— Вы заглянули в чулан?
— Д-да. — Биллингс сжал пальцы так, что побелели суставы.
— И увидели там Б…
— Ничего я там не увидел! — взвился Биллингс. Слова вдруг
хлынули из него потоком, точно где-то внутри вытащили пробку. — Она вся
почернела, слышите? А глаза, глаза смотрели прямо на меня, словно говорили:
«Вот он меня и убил, а ты ему помог, ты ушел в другую комнату…»
Он бормотал нечто невразумительное, на глаза навернулись
слезы.
— В Хартфордском госпитале, после вскрытия, мне сказали, что
она проглотила собственный язык из-за мозговой спазмы. Я уехал оттуда один,
потому-что Риту они накачали транквилизаторами. Она была не в себе. Я
возвращался домой и думал: «Чтобы у ребенка случилась мозговая спазма, его надо
до смерти напугать». Я возвращался домой и думал: «Там прячется ОНО». Я лег
спать на кушетке. С зажженным светом.
— Что-нибудь еще произошло в ту ночь?
— Мне приснился сон. Темная комната, а рядом, в чулане…
кто-то, кого я не могу толком разглядеть. Оно там… шуршало. Этот сон напомнил
мне комикс, который я чтал в детстве. «Таинственные истории» — помните эту
книжку? Картинки к ней делал этот тип Грэм Инглз, он мог вам нарисовать любую
жуть, какая только есть на свете… и какой нет — тоже. Короче, была там история
про женщину, утопившую своего мужа. Она привязала ему к ногам по камню и
столкнула в карьер, заполненный водой. А он возьми и заявись домой. Распухший,
зеленый, весь в водорослях. Пришел и убил ее… И вот я, значит, проснулся среди
ночи оттого, что будьто надо мной кто-то наклонился…
Доктор Харпер взглянул на часы, встроенные в писменный стол:
Лестер Биллингс говорил почти тридцать минут. Доктор спросил:
— Как повела себя по отношению к вам жена после возвращения
из больницы?
— Она по-прежнему меня любила, — в голосе Билингса звучала
гордость. И по-прежнему готова была меня во всем слушаться. Жена есть жена,
верно? Эти феминистки — все ненормальные. По-моему, так: всяк сверчек знай свой
шесток. У каждого человека свой… как бы это сказать?..
— Свое место в жизни?
— Вот! — Биллингс щелкнул пальцами. — В самую точку. В семье
главный кто — муж. В общем, первые месяцы Рита была как пришибленная — тенью
слонялась по дому, не пела, не смеялась, не смотрела телевизор. Но я знал: это
пройдет. К маленьким детям не успевают так уж сильно привязаться. Через год без
карточки и не вспомнишь, как они выглядели.
— Она не хотела нового ребенка, — добавил он мрачно. — Я был
против. Не вообще, а пока. Надо же сначала в себя прийти. Поживем, говорю, хоть
немного в свое удовольствие. Когда нам было жить? В кино выбраться — носом
землю роешь в поисках сиделки. На бейсбольный матч съездить — детей к ее
родителям подбрасываешь. Моя мать — та наотрез отказывалась. Не могла простить,
что Денни родился не через положенные девять месяцев после свадьбы. Она
называла Риту уличной девицей. У нее все были уличными девицами — ну, не
анекдот? Однажды она усадила меня перед собой и стала рассказывать, какими
болезнями может наградить мужчину уличная… ну, то есть проститутка. Назавтра у
тебя на… на члене появится краснота, а через неделю он отсохнет. Вот так. Она
даже на свадьбу к нам не пришла.
Биллингс забарабанил по груди пальцами.
— Гинеколог предложил Рите поставить спираль. Это, говорит,
с гарантией. Вы и знать не будете, что она у вас стоит. — Он усмехнулся, глядя
в потолок. — Вот именно, никто не знает, стоит она там, или не стоит. А потом —
бац — опять залетела. Правильно, с гарантией.
— Идеальных противозачаточных средств не существует, — подал
голос доктор Харпер. — Таблетки, например, оставляют два процента риска. Что
касается спирали, то ее могут вытолкнуть сокращения матки, или месячные, или…
— Или ее просто вытаскивают.
— Тоже возможный вариант.
— Одним словом, она уже вяжет вещи для маленького и съедает
целую банку пикулей в один присест. И щебечет, сидя у меня на коленях, что «это
Господь так захотел». Смех собачий.
— Ребенок родился в конце года?
— Да. Мальчик. Эндрю Лестер Биллингс. Я к нему долгое время
вообще не подходил. Она эту кашу заварила, пускай и расхлебывает. Вы меня,
наверно, осуждаете, но не забудьте, что я пережил.
Ну, а потом я оттаял, да-да. Изо всех троих он единственный
был на меня похож. Денни пошел в мать, а Шерли вообше неизвестно в кого, ну
разве что в мою бабку. Зато Эндрю был вылитый я.
После работы я всегда играл с ним в манеже. Схватит меня за
палец, вот так, и заливается. Представляете, парню девять недель, а он уже
улыбается до ушей своему папашке.
Раз, помню, выхожу из лавки с прыгунком. Это я-то! Я всегда
говорю: дети не ценят своих родителей, а вырастут, еще спасибо скажут. Я когда
начал покупать ему все эти штучки-дрючки, сам почувствовал, как к нему
привязался. Я тогда уже устроился в приличное место, в компанию «Клюэтт и
сыновья», продавать запчасти. Неплохие, между прочим, деньги зарабатывал. И
когда Энди исполнился год, мы переехали в Уотербери. В прежнем доме слишком
много было тяжелых воспоминаеий… и чуланов.
Следующий год был наш год. Я бы отдал все пальцы на правой
руке, чтобы его вернуть. Конечно, еще был Вьетнам, и хиппи разгуливали по улице
в чем мать родила, и черномазые шумели о своих правах, но нас все это не
касалось. Мы жили на тихой улице с симпатичными соседями. Да, счастливое было
времечко. Я раз спросил Риту, нет ли у нее страха. Бог любит троицу и все такое.
а она мне: «Это не про нас». Понимаете, она считала, что Господь отметил нашего
Энди, что он очертил вокруг него священный круг.
Лицо Биллингса, обращенное кверху, исказила страдальческая
гримаса.
— Ну, а потом все как-то стало разваливаться. В самом доме
что-то изменилось. Я начал оставлять сапоги в холле, чтобы лишний раз не
заглядывать в чулан. «Вдруг оно там?» — говорил я себе. — Притаился и ждет,
когда я открою дверь». Мне уже мерещилось: шлеп-шлеп… весь зеленый, в
водорослях, и с них вода капает.
Рита забеспокоилась, не много ли я взваливаю на себя работы,
и тут я ей выдал, как в былые времена. Каждое утро у меня сжималось сердце
оттого, что они остаются одни в доме, но сам при этом, учтите, не хотел на
лишнюю минуту задержаться. Я начал думать, что оно потеряло нас из виду, когда
мы переехали. Оно нас повсюду искало, вынюхивало наши следы. И наконец нашло.
Теперь оно подстерегает Энди… и меня тоже. Понимаете, если постоянно о чем-то
таком думать, это превращается в реальность. Реальность, способную убивать
детей и… и…
— Вы боитесь договаривать, мистер Биллингс?
Он не отвечал. Часы отсчитали минуту, две…
