— А как левая рука?
— О, намного лучше.
— Давай посмотрим.
Она поднимает ее. Мать всегда была левшой и, может быть,
поэтому левая рука оправляется от губительных для моторных функций осложнений
после кортотомии быстрее. Она медленно сжимает пальцы в кулак, сгибает руку в
локте, похрустывая суставами запястья и пальцев. Вокруг рука неожиданно падает
на простыню с глухим звуком -ТУМ.
— Я совсем не чувствую ее. Он подходит к стенному шкафу,
открывает его, достает из него пальто, в котором она приехала в клинику и
вынимает из его кармана ее кошелек. Она панически боится воров. Она просто
помешалась на них с тех пор, как услышала от бывшей своей соседки до палате,
что у одной пожилой дамы в старом крыле клиники украли пятьсот долларов,
которые она прятала в тапочке. Она уже несколько раз рассказывала ему об
уборщицах, которые готовы слямзить буквально все, что плохо лежит, особенно у
спящих больных. Его мать вообще стала помешана слишком на многом. Однажды она
рассказала ему дрожащим голосом об одном человеке, который якобы зашел как-то
поздно ночью в ее палату и, спрятавшись под кровать, просидел там до утра, а
потом так же тихо ушел. Это конечно можно было бы объяснить действием
многочисленных транквилизаторов, которыми они ее пичкают. Но главная причина,
без сомнения, в том, что у нее наметились явные нелады с психикой. Просто
паранойя какая-то. Вообще-то здесь самое настоящее разгулье для наркоманов —
таблетки можно без труда стащить из аппараторской в конце коридора, которая
почему-то никогда не запирается. Может быть, это сделано даже нарочно.
Приближение смерти не так, наверное, трагично, когда находишься под мягким
черным одеялом транквилизаторов. Чудеса современной науки.
В кошельке кроме денег лежат еще и ее таблетки. Он
возвращается с ним к кровати, садится на стул и открывает его.
— Дать тебе что-нибудь отсюда?
— О, Джонни, я не знаю…
— Выпей что-нибудь. Может, тебе станет легче. Ее левая рука
медленно отрывается от простыни и.. покачиваясь, поднимается как поврежденный
вертолет. Она неуверенно подносит ее к кошельку и, опустив пальцы внутрь,
достает оттуда упаковку каких-то таблеток.
— Отлично! Молодец! — аплодирует Джонни. Но она отворачивает
лицо, вернее глаза, в сторону и произносит плачущим голосом:
— В прошлом году я могла поднять этими руками два йодных
ведра воды.
Ну, вот время. Нужно делать это сейчас. В палате очень
жарко, но на лбу у него выступает холодная испарина. «Если она не попросит
сейчас аспирин, — думает он, -то я НЕ СДЕЛАЮ ЭТОГО. Не сегодня». Но он знает,
что если не сегодня, то, значит, уже никогда.
— Ну ладно, Джонни, дай мне пару моих пилюль, — говорит она,
с опаской косясь на полуприкрытую дверь.
Она всегда просит его об этом именно так, слово в слово. Как
заядлый наркоман. Но старается не выходить, однако, за рамки предписаний врача.
Разве что совсем немного. Ведь она потеряла слишком много веса, да и здоровья
тоже, и боится «перебрать», точно так же выражались и они с приятелями, когда
баловались в колледже разными наркотиками. Ведь при ослабленном организме очень
легко не рассчитать дозировку и оказаться на волосок от смерти. А можно и
«перебрать». Одна лишняя таблетка или ПИЛЮЛЯ — и ты за гранью. Как раз это,
говорят, и случилось с Мерилин Монро.
— Я привез тебе кое-какие пилюли из дома.
— Да?
— Очень хорошее болеутоляющее. Он вытаскивает коробочку из
кармана и протягивает, чтобы показать ей. Она может читать только с очень
близкого расстояния, да и то различает только крупные буквы.
— Я уже принимала Дарвон раньше. Он не помогает мне.
— Здесь концентрация выше.
— Выше концентрация? — переспрашивает она, медленно переводя
взгляд с коробочки на него.
В ответ он только глупо улыбается. Говорить он уже просто не
может. Точно так же было, когда он впервые узнал женщину на заднем сидении
автомобиля его друга и вернулся домой уже очень поздно. Когда мать спросила
его, как он провел сегодня время, он точно так же глупо улыбался ей в ответ, как
и сейчас.
— А я смогу их разжевать?
— Не знаю. Думаю, что их можно просто проглотить.
— Ну, хорошо. Только смотри, чтобы никто ничего не увидел.
Он вынимает из коробочки пузырек, открывает пласты массовую
крышечку и вытаскивает из него ватку, прикрывающую пилюли сверху. Смогла бы она
проделать все это практически одной левой рукой, которая, к тому же, болтается
в воздухе, как поврежденный вертолет. Поверят ли они этому? Он не знает. Может
быть, об этом даже никто и не задумается. Кому какое дело, в конце концов.
Он вытряхивает на ладонь шесть капсул и украдкой наблюдает
за тем, как она смотрит на него. Это много. Слишком много. Даже она должна понимать
это. Если она скажет сейчас что-нибудь об этом, он сейчас же ссыплет все
обратно и даст ей одну обычную болеутоляющую таблетку, применяемую при артрите.
По коридору быстрыми шагом проходит сестра, и он, замерев,
быстро отгораживается от нее спиной. Каблучки процокали мимо. Руки, пытающиеся
собрать капсулы вместе, трясутся.
Его мать не говорит ничего и только смотрит на пилюли, ни о
чем не подозревая, как если бы это были просто обычные пилюли.
— Ну, давай, — говорит он ей своим обычным голосом, как ни в
чем не бывало, и вкладывает первую капсулу ей в рот.
Она пытается разжевать желатиновую оболочку беззубыми
деснами и морщится.
— Что, горькие?
— Да нет, не очень.
Он дает ей следующую пилюлю, еще одну… Она все так же
мусолит их деснами перед тем, как проглотить. Четвертая… Отпив глоток воды
через трубочку, она улыбается ему и он с ужасом видит, как ядовито-желтым стал
ее язык. Если с силой надавить ей сейчас на живот, а еще лучше ударить по нему,
то ее вырвет и смерть, которую она проглотила только что, окажется на простыне.
Но он не может. Он никогда не мог ударить свою мать.
— Посмотри, пожалуйста, ноги вместе?
— Проглоти сначала еще вот эти. Он дает ей пятую пилюлю… И
шестую… Потом смотрит, вместе ли ее ноги. Вместе.
— Я, пожалуй, посплю немного, — говорит она.
— Ол райт. А я пойду попью.
— Ты всегда был очень хорошим сыном, Джонни. Уголком
простыни он тщательно стирает с пузырька отпечатки своих пальцев и ставит его в
коробочку, проделав то же самое и с ней. Коробочку он вкладывает обратно в
кошелек, а крышку от пузырька оставляет на тумбочке, не забыв потереть и ее.
Кошелек он тоже кладет на тумбочку, хладнокровно рассуждая при этом: «ОНА
ПОПРОСИЛА МЕНЯ ДОСТАТЬ ЕЙ КОШЕЛЕК ИЗ ПАЛЬТО, ЧТО ВИСИТ В СТЕПНОМ ШКАФУ. Я
СДЕЛАЛ ЭТО ПЕРЕД САМЫМ СВОИМ УХОДОМ И ХОТЕЛ ПОМОЧЬ ЕЙ ВЫТАЩИТЬ ОТТУДА ТО, ЧТО
ЕЙ БЛО НУЖНО, НО ОНА СКАЗАЛА, ЧТО СПРАВИТСЯ САМА И ПОПРОСИТ ПОТОМ СЕСТРУ
ПОЛОЖИТЬ КОШЕЛЕК ОБРАТНО».
