В этом сне Гайар был моим злым духом, он пытался отнять у меня Аврору. Мы вступили с ним в поединок, но тут мой сон внезапно оборвался…
Передо мной возникла новая картина. Теперь моим злым духом была Эжени. Мне снилось, что она отвергла мою просьбу, отказалась продать Аврору. Я видел ее ревнивой, враждебной и мстительной. Она осыпала меня проклятиями, а мою невесту угрозами. Аврора рыдала… Это было мучительное видение.
Картина снова изменилась. Мы с Авророй были счастливы. Она была свободна, она стала моей, мы были женаты. Но наше счастье омрачала темная туча: Эжени умерла.
Да, умерла. Мне казалось, что я склонился над ней и взял ее за руку. Внезапно ее пальцы обхватили мою кисть и сжали в долгом пожатии. Ее прикосновение было мне неприятно, и я постарался высвободиться, но не мог. Холодная, липкая рука крепко схватила мои пальцы, и, как ни напрягал я свои силы, я не мог вырваться. Вдруг я почувствовал острую боль от укуса, и в ту же минуту холодная рука разжалась и выпустила мою.
Однако боль разбудила меня, и я невольно взглянул на свою руку, которая продолжала болеть. Да, несомненно, она была укушена, и с нее капала кровь!
Ужас охватил меня, когда я услышал рядом громкое «с-скр-р-р…» — звук, издаваемый гремучей змеей. Я оглянулся и увидел длинное, извивающееся тело, быстро уползающее от меня в густой траве.
Глава XXXII. УКУС ЗМЕИ
Моя боль не была сном, кровь на руке была настоящей. Теперь я не спал. Меня укусила гремучая змея!
В ужасе вскочил я на ноги. Еще не придя в себя, я машинально поднял руку и выдавил кровь из ранки. На кисти был лишь небольшой надрез, как от тонкого ланцета, и из него вытекло только несколько капель крови.
Такая царапина не испугала бы и ребенка, но я, взрослый человек, был в смертельном страхе: я знал, что этот маленький прокол сделан страшным инструментом — ядовитым зубом змеи — и что через час я должен умереть!
Первым моим побуждением было броситься за змеей и убить ее, но прежде чем я успел опомниться, она уже скрылась из виду. Неподалеку лежал толстый ствол огромного тюльпанного дерева с прогнившей сердцевиной. Без сомнения, тут и было убежище змеи, и прежде чем я успел подбежать к нему, я увидел, как ее длинное скользкое тело с ромбовидными пятнами скрылось в его темном отверстии. Я еще раз услышал громкое «с-скр-р-р…» — и змея исчезла. В ее треске слышалось торжество, словно она дразнила меня.
Теперь я не мог ее достать, но если бы даже я убил ее, это ничуть бы мне не помогло. Ее смерть не остановила бы действия яда, уже проникшего в мою кровь. Я прекрасно знал это, но мне все же хотелось ее убить. Я был взбешен и жаждал мести.
Но таково было лишь первое чувство. Вскоре оно перешло в ужас. Было что-то жуткое в поведении и остром взгляде этой гадины; ее непонятное нападение, затем бегство и исчезновение наполнили меня темным, суеверным страхом, словно это был перевоплотившийся злой дух.
Несколько минут я стоял как потерянный… Но, снова почувствовав боль от укуса и увидев на руке кровь, я пришел в себя. Надо было немедленно действовать, сейчас же достать противоядие. Но какое?
Я был полным невеждой в этой области. Ведь я учился в классическом колледже! Правда, последнее время я немного занимался ботаникой, но успел познакомиться только с деревьями, растущими в лесу, а из них ни одно не обладало такими целебными свойствами. О травах же, корнях или кустарниках, которые могли бы мне помочь, я ничего не знал. В лесу могло быть полно всяких средств от змеиного яда, а я умер бы, не воспользовавшись ими. Да, я мог бы лежать среди зарослей змеиного корня и умирать в страшных мучениях, до последнего своего вздоха не подозревая, что сок примятого мной скромного растения через несколько часов изгнал бы яд из моей крови и вернул бы мне жизнь и здоровье.
Но я не стал терять времени на размышления об этих средствах спасения. Я думал только об одном — как можно скорее добраться до Бринджерса. Вся моя надежда была на Рейгарта.
Я подхватил ружье и, вновь углубившись в темный кипарисовый лес, нервно зашагал обратно. Я шел так быстро, как только мог, но от пережитого мною ужаса, должно быть, ослабел — колени мои дрожали и ноги подкашивались.
Однако я стремился вперед, не обращая внимания на свою слабость и все, что было вокруг, и думая только, как скорей добраться до Бринджерса и до Рейгарта. Я перескакивал через поваленные деревья, пробирался сквозь заросли камыша, сквозь густой подлесок из пальметто; ветви преграждали мне путь, рвали на мне одежду, царапали лицо. Вперед, через тинистые ручейки, через вязкие болота, через топкие пруды, кишащие отвратительными тритонами и громадными лягушками, которые сопровождали каждый мой шаг хриплым кваканьем, казавшимся мне зловещим. Вперед!
«Но куда я иду? Где тропинка? Где мои прежние следы? Тут их нет. Здесь тоже нет. Великий Боже! Неужели я потерял дорогу? Потерял! Потерял!»
Эта мысль, как молния, сверкнула в моем мозгу. Я взволнованно осмотрелся по сторонам. Я внимательно оглядел землю кругом. Я не видел ни тропинки, ни других следов, кроме тех, что я только что оставил. Никаких признаков, напоминающих мой прежний путь! Я сбился с дороги. Сомненья нет — я заблудился!
Меня охватила дрожь отчаяния. При мысли о близкой гибели кровь леденела в жилах. И неудивительно: если я заблудился — значит, я погиб! Достаточно одного часа: за это время яд сделает свое дело. И меня найдут лишь волки да стервятники. О Боже!
Теперь я еще яснее понял весь ужас моего положения, так как вспомнил, что мне говорили, будто в это время года — в начале осени — змеиный яд особенно опасен и действует с наибольшей быстротой. Бывали случаи, что смерть наступала в течение часа.
«Боже милостивый! — подумал я. — Через час меня уже не станет!» Я невольно застонал.
Опасность подстегнула меня, и я снова бросился на поиски. Я повернул назад и пошел по своим следам; это лучшее, что я мог сделать, так как под темным сводом леса не было никакого просвета, который указал бы мне, что я приближаюсь к плантации. Я не видел ни клочка голубого неба, предвещавшего близость лесной опушки, такой желанной для заблудившегося в лесу. Даже небо над моей головой было скрыто словно темной завесой, и когда я обращался к нему с молитвой, глаза мои видели только густую, мрачную зелень кипарисов, с которых свисала траурная бахрома испанского мха.
Мне оставалось либо идти обратно и попробовать отыскать потерянную тропинку, либо идти вперед, положившись на волю случая.
Я выбрал первое. Снова я продирался сквозь заросли камыша и густой подлесок, снова переходил вброд топкие протоки и увязал в илистых болотах.
Но не прошел я назад и ста ярдов, как опять начал сомневаться. Я вышел на более высокое и сухое место, где не отпечатались мои следы, и не знал, куда идти. Я бросался то туда, то сюда, но не находил своего прежнего пути. Я растерялся и окончательно запутался. Увы, я снова заблудился!
Заблудиться в лесу при обыкновенных обстоятельствах было бы не так страшно; проблуждать час-другой, даже провести ночь под деревом, не подкрепившись на сон грядущий, это не испугало бы меня. Но теперь я был в совершенно ином положении, и мысль об этом не давала мне покоя. Скоро яд отравит мою кровь. Казалось, что я уже чувствую, как он растекается у меня по жилам.
