– Проклятье! – воскликнул он снова, в волнении расхаживая взад и вперед. – Кто этот человек? Что он представляет собой? Мне сообщили только его имя и ничего больше! Голтспер! Сэр Мармадьюк до вчерашнего дня не знал его. Но тогда, значит, и она не знала его? Разве могла у него быть возможность познакомиться с ней? Нет-нет! А может быть... – продолжал он, помолчав, и лицо его немного прояснилось, – может быть, они и сейчас не знакомы? Ведь, может быть, она и не видела этого злосчастного поединка? Кто знает, была ли она там? Во всяком случае, я ее не видел. В конце концов, ведь это может быть и женатый человек. Не так уж он молод. Но нет, я забыл про эту перчатку на его шляпе! Вряд ли это перчатка его жены. Ха-ха-ха! Но разве это что-нибудь доказывает? Я сам был когда-то женат, и это не мешало мне носить на шляпе любовные сувениры. Хотел бы я знать, кому принадлежит эта перчатка! Ах, черт возьми!
Скэрти теперь уже не ходил, а метался по комнате, как будто бурный поток мыслей увлекал его за собой. Но едва это проклятье сорвалось с его уст, он вдруг точно застыл на месте, приковавшись взглядом к какому-то попавшемуся ему на глаза предмету.
Прямо перед ним на маленьком столике, стоявшем в глубине комнаты, лежала небрежно брошенная перчатка. Это была дамская перчатка с прикрепленными к ней отворотами, расшитыми золотой нитью и украшенными кружевом. Она казалась парой той перчатки, которая занимала сейчас его мысли, той самой перчатки, которая вчера красовалась на шляпе Генри Голтспера!
– Клянусь Небом, та же самая! – воскликнул он, и вся краска отхлынула от его лица, когда он, наклонившись, стал разглядывать ее. – Нет, не та же самая, – промолвил он, взяв перчатку и внимательно вглядываясь в нее. – Не та же самая, но парная к ней! Сходство полное: кружево, вышивка, узор – все! Я не могу ошибиться! – И, произнося эти слова, он злобно топнул ногой. Здесь что-то кроется! – продолжал он, овладев собой. – До вчерашнего дня сэр Мармадьюк не знал его. Он не может быть знаком с дочерью сэра Мармадьюка! И тем не менее он открыто носит ее перчатку на своей шляпе. Но ее ли та перчатка?.. А чья же? Может быть, она принадлежит той другой, племяннице? Нет-нет! Как ни мала эта перчатка, все же она слишком велика для крошечной лапки. Это перчатка Марион!
Несколько секунд Скэрти стоял, вертя в руках замшевую перчатку и рассматривая ее со всех сторон. Его побуждало к этому не простое любопытство; более сильное чувство отражалось на его мрачно нахмуренном и побледневшем лице.
– Меня опередили, клянусь Небом! – воскликнул он, и глаза его сверкнули отчаяньем и гневом. – Лежи здесь, – промолвил он, пряча перчатку на груди под камзолом. – Лежи здесь, страшная улика, поближе к моему сердцу, которое ты отравила горькими подозрениями! Сейчас ты никому не нужна, но... как знать!.. может, ты мне еще пригодишься.
И, охваченный мучительным чувством горечи и злобы, он с мрачной решимостью снова зашагал по комнате.
Глава XXVI. БУДУАР
Теплый золотистый свет осеннего солнца пробивался сквозь полураздвинутые занавески окна в доме сэра Мармадьюка Уэда.
Время было после полудня; окно, о котором шла речь, находилось в верхнем этаже и выходило на запад; из него открывался один из самых живописных видов бэлстродского парка. Солнечные лучи, проникая сквозь раздвинутые занавески, освещали прелестно убранную комнату с изящной обстановкой, по которой можно было с первого взгляда сказать, что это спальня юной леди.
Доказательство этому было налицо, так как сама юная леди стояла сейчас в оконной нише между раздвинутыми занавесями.
Солнечные лучи, сливаясь с золотом ее волос, казалось, нежились в этих золотистых косах. И солнечный свет тонул в ее голубых глазах, как в бездонном синем небосводе. На щеках ее играл нежный румянец; может быть, он был немножко бледнее обычного и напоминал собой чуть розовеющие облачка, тающие в закатном небе. Но никакое волнение не могло согнать краску с лица Марион Уэд – розы на ее щеках никогда не уступали места лилиям.
Юная леди стояла у окна и смотрела вдаль. Она обводила пытливым взглядом склоны холмов, всматривалась в густую завесу листвы ветвистых каштанов, в перелески и рощицы, где медленно бродило пестрое стадо или вдруг по зеленой опушке стремительно проносилась лань. Но ничто в этой панораме, открывавшейся перед ее взором, не вызывало у нее интереса и не привлекало ее внимания.
Чаще всего взгляд ее устремлялся к высоким воротам с серыми каменными столбами, сплошь заросшими плющом. Это был не главный въезд в парк; этими воротами пользовались лишь в редких случаях; они выходили с западной стороны ограды прямо на большую дорогу. Отсюда был кратчайший путь на Каменную Балку.
В этих заросших плющом столбах не было ничего примечательного, что могло бы так заинтересовать Марион Уэд. Не было ничего замечательного и в старых, заржавленных воротах, выкрашенных в красную краску. Она видела эти ворота не один раз в день, стоило только выглянуть из окна своей комнаты. Почему же теперь она так упорно не отрывала от них взгляда?
Чтобы узнать это, нам придется заглянуть в ее мысли.
«Он обещал приехать сегодня. Он сказал это Уолтеру, когда уезжал, после того как одержал победу над тем человеком, который так ненавидит его... и еще большую победу над той, которая его любит. Нет, эту победу он одержал уже давно! О Боже! Так, значит, это любовь! Вот почему я так стремлюсь его увидеть!»
– Ах, Марион, ты еще не одевалась к обеду? А ведь осталось всего пять минут!
Это восклицание принадлежало маленькой Лоре Лавлейс, которая только что, переодевшись к обеду, смеясь и сияя, вбежала в ее комнату.
На сердце у нее не было никакой тяжести, и ничто не омрачало ее хорошенького личика. Она провела с Уолтером все утро, и это, по-видимому, было отнюдь не огорчительно.
– Я не собираюсь переодеваться, – возразила Марион. – Я пойду обедать в том, в чем я сейчас.
– Как, Марион! А эти чужие офицеры, которые будут обедать с нами?
– Какое мне дело до чужих! Вот именно поэтому я и не хочу одеваться. И если бы отец не настаивал, я просто не вышла бы к обеду. Сказать по правде, Лора, меня даже удивляет, что ты так стараешься понравиться людям, которых нам навязали силком. Которому же из двух ты расставляешь сети, милочка? Тщеславному командиру или его дураку-помощнику?
– О! – воскликнула Лора, укоризненно надув губки. – Ты обижаешь меня, Марион. Я одевалась вовсе не для них. Ведь не одни же они будут за столом! Кроме них, будут и другие.
– А кто же? – спросила Марион.
– Ну, как... кто... – запинаясь, ответила Лора и вспыхнула. – Ну, разумеется, дядя, сэр Мармадьюк...
– И все?
– А еще... кузен Уолтер...
– Ха-ха-ха, Лора! Вот удивительно, что тебе пришло в голову так нарядиться для отца и Уолтера! Но, кажется, уже пора идти. Да я, собственно, уже готова, вот только придется пойти на уступки моде и заколоть косы. Ну, и еще вымыть руки.
