Скэрти окидывал внимательным взглядом одно окно за другим, тщетно пытаясь заглянуть в комнаты, но, потратив по меньшей мере четверть часа на это усердное разглядывание, он не обнаружил ничего, что могло бы вознаградить его за старания, – ни одного живого лица.
В нижнем этаже ему удалось увидеть мельком какую-то фигуру в темной одежде. Приглядевшись повнимательнее, он разобрал, что это сэр Мармадьюк, который расхаживал взад и вперед у себя в библиотеке.
– По-видимому, никого из женщин нет дома! – с досадой пробормотал капитан. – А может быть, они гуляют в парке? Да, в самом деле, вечер такой прекрасный, чудесный закат... Неудивительно, если они пошли полюбоваться им. Ах, если бы я мог только встретить ее в парке! Ведь это как раз то, что мне нужно. Попробую пройтись – может, и впрямь встречу ее. Вполне возможно!
С этими словами он отошел от статуи, которую так долго рассматривал, и ступил на мостик, чтобы перейти через ров.
Но не успел он отворить калитку, как вся кровь бросилась ему в лицо, и он как вкопанный остановился на месте.
С моста открывалась аллея, ведущая к западной ограде парка. В конце этой аллеи, у самых ворот, стояла оседланная верховая лошадь, на которую, казалось, вот-вот вскочит всадник.
Лошадь была не на привязи, никто не смотрел за ней, и поблизости никого не было видно.
Как ни странно было видеть лошадь без хозяина в парке сэра Уэда, вряд ли это произвело бы такое сильное впечатление на капитана кирасиров, если бы по длинной, изогнутой шее и гладкой спине, блестевшей, как атлас, и отчетливо выступавшей даже в сумерках, Скэрти не узнал коня, который так рьяно способствовал его унижению.
– Конь Голтспера, клянусь Небом! – вырвалось у него. – Наверно, он и сам здесь, где-нибудь за деревьями. Но что он здесь делает? Пойду посмотрю, решил он после недолгого колебания.
Открыв калитку, Скэрти быстро зашагал к тому месту, где стояла лошадь.
Но он пошел не прямо по тропинке, а углубился в чащу деревьев, тесно обступавших ее с обеих сторон. У него были свои причины скрываться.
– Голтспер в парке сэра Мармадьюка Уэда! – бормотал он, крадучись между деревьями осторожным шагом охотника, выслеживающего дичь. – Интересно, а где же дочь сэра Мармадьюка?
При этом ревнивом подозрении кровь закипела в его жилах, и он зашатался на месте, потому что ноги отказывались ему служить.
Муки его усилились, когда он, укрывшись в листве каштанов, растущих вдоль аллеи, осторожно высунул голову и увидел, как из-за деревьев вышел человек и подошел к коню; и в ту же минуту в листве мелькнуло что-то белое – женское покрывало или платье.
Мужчину он узнал: Генри Голтспер! Женщину он не успел разглядеть, но это не мог быть никто иной, кроме нее – Марион Уэд, владевшей его мыслями!
Хотя Скэрти не был трусом и привык к любым внезапным и опасным столкновениям, на этот раз его охватило чувство нерешительности и страха. Он мог бы, не помня себя от ярости и обиды, броситься на Голтспера и заколоть его без всяких угрызений совести. Но он не хотел действовать столь неосмотрительно. Вчерашний поединок, о котором ему усиленно напоминала боль в раненой руке, отбил у него всякую охоту связываться с Черным Всадником. Он только не знал, как ему поступить: спрятаться за деревьями и позволить Марион вернуться домой или подождать, пока она поравняется с ним и тогда присоединиться к ней?
Теперь у него уже больше не было сомнений. Женская фигура в белом, видневшаяся отчетливо на тропинке, была Марион Уэд. Ни у кого другого не могло быть такой горделивой осанки, по которой ее нельзя было спутать ни с кем, даже в сумерках.
Только после того, как всадник вскочил в седло и медленно поехал прочь, Скэрти вышел из состояния нерешительности. Он чувствовал, что сейчас он просто смешон, и потому лучше не попадаться ей на глаза. Но уязвленная гордость причиняла ему невыносимые страдания; он теперь уже не сомневался, что Марион – возлюбленная Голтспера. Эта мысль вызывала в нем жгучее чувство ревности, которое заглушало все его благоразумие и осторожность и неудержимо толкало заговорить с Марион.
Призвав на помощь все свое самообладание и хитрость, он взял себя в руки, постаравшись принять спокойный вид, и решил завязать с ней любезный разговор.
Марион в эту минуту приблизилась к тому месту, где он стоял. Она невольно вздрогнула, увидев выскользнувшего из-за деревьев Скэрти. Дикая страсть, сверкавшая в его глазах, не могла не испугать ее, но она ничем не обнаружила своего испуга. Марион была слишком хорошо воспитана, чтобы выдать свое смятение даже в минуту опасности.
– Добрый вечер, сэр, – сказала она коротко в ответ на его приветствие.
– Простите мне мой вопрос, мисс Уэд, – сказал он, поравнявшись с ней и идя рядом. – Вы не боитесь выходить одна в такой поздний час, особенно теперь, когда здесь в окрестностях орудуют свирепые грабители, вроде того, о котором мне рассказывал ваш брат? Ха-ха-ха!
– О! – возразила Марион в том же шутливом тоне. – Это было до того, как капитан Скэрти со своими грозными кирасирами поселился у нас в доме. Под их защитой нам, я думаю, уже нечего бояться не только грабителей, но даже разбойников с большой дороги!
– Благодарю вас за комплимент, мисс Марион. Если бы я мог льстить себя надеждой, что Марион Уэд считает наше присутствие защитой для себя, это весьма облегчило бы мне мое неприятное положение в качестве вынужденного гостя в доме ее отца.
– Вы очень любезны, сэр, – сказала она, легким кивком давая понять, что принимает его извинения.
Но, бросив украдкой испытующий взгляд на лицо капитана, она подумала невольно: «Если это честный человек, тогда, значит, и сатана не так страшен, потому что, если то, что он сказал, – правда, я никогда не видела, чтобы взгляд так противоречил словам».
– Поверьте, мисс Уэд, – продолжал лицемер, – меня очень тяготит мое положение здесь. Я чувствую, что мое присутствие здесь всем досаждает. Да иначе и быть не может! Несмотря на удовольствие, которое может доставить гостеприимство вашей благородной семьи, я охотно отказался бы от столь высокой чести, если бы я не изменил этим своему долгу службы, а служба королю – это превыше всего!
– В самом деле?
– Для офицера кирасирского полка его величества иначе не может быть.
– Это только во Франции или во Фландрии, где вы, кажется, изволили воевать. В Англии, сэр, на взгляд каждой английской женщины, существует нечто более высокое, чем служба королю. Неужели вам никогда не приходило в голову, что у вас есть долг и по отношению к народу, или, если вы предпочитаете другое выражение, к государству?
– Государство – это король! Ибо, как изрек монарх: «Государство – это я!» – вот кредо Ричарда Скэрти.
– Если даже ваш король – тиран?
– Я солдат. Мое ли дело судить о королевской власти! Мое дело – лишь повиноваться ее приказам.
