Если у него еще и оставались какие-то сомнения, лай собаки, донесшийся до него в эту минуту, окончательно убедил его. Ведь на него она уже не могла лаять? Значит, там появился кто-то другой. А кто же это мог быть, как не тот человек, для которого Бет так кокетливо уложила свои черные косы?
Ревнивый лесник повернул назад и пошел обратно к хижине. Но теперь он шел осторожно, прячась за стволами деревьев, бесшумно скользя от одного дерева к другому, словно опасаясь, что его подстерегают, что тот, кто сидит в хижине, вот-вот выстрелит в него...
Дойдя до открытого места в нескольких шагах от ограды, он остановился и присел, спрятавшись за кустом остролиста так, чтобы его нельзя было увидеть из хижины.
Оглядевшись по сторонам, он сразу увидел человека, на которого лаяла собака. Будь это солдат-кирасир, последняя победа Бет, или даже офицер, который на празднике осмелился бесцеремонно поцеловать ее, Уилл Уэлфорд, разумеется, был бы огорчен и возмущен. Но когда он увидел, что это ни тот, ни другой, но гораздо более опасный соперник – тот, кто посылал его с поручениями, тот самый, кто вступился за девицу Марианну, – его охватила дикая злоба.
Будь это кто-нибудь другой, Уилл Уэлфорд выскочил бы из засады и, кинувшись на своего соперника, заставил бы его немедленно убраться. Но он был свидетелем поединка на лугу, да и все, что он знал о характере и привычках Черного Всадника, внушало ему ужас перед этим человеком и отбивало у него охоту двинуться с места.
Собака внезапно перестала лаять и, весело прыгая на цепи, замахала хвостом, радостно встречая пришедшего. Ясно было, что кавалер не первый раз заходит в хижину Дика Дэнси!
Лицо Уэлфорда стало мрачнее тучи, когда он подумал об этом, и сердце мучительно сжалось. Но что почувствовал он, когда увидел, как Голтспер вошел в хижину и вслед за этим донесся оживленный разговор!
Он не мог разобрать слов, но ему казалось, что эти двое людей говорили о чем-то своем, что они понимают друг друга...
Глаза Уилла Уэлфорда вспыхнули смертельной ненавистью. Еще мгновение – и, забыв свой страх перед могущественным соперником, он кинулся бы на него с топором, но громкий заливистый лай собаки заставил его застыть на месте, и в ту же минуту он увидел идущего по тропинке старого лесника. Вместо того чтобы выйти ему навстречу, он притаился за густыми ветвями и так и сидел, пока кавалер вместе с хозяином не вышел из хижины. Когда он увидел, что они вдвоем углубились в лесную чащу, по-видимому занятые каким-то серьезным разговором, Уилл тихонько выполз из тайника под остролистом и, погрозив топором в сторону удалявшейся пары, стал осторожно пробираться прочь, прячась за кустами, чтобы его не увидели из окна хижины.
Он все время бормотал что-то себе под нос, и, если в голову ему приходило особенно мучительное воспоминание, он повторял все ту же угрозу, которая вырвалась у него, когда Бет захлопнула перед ним дверь:
– Нет, черт возьми, я не отступлюсь! Как сказал, так и сделаю, пусть меня потом хоть вздернут за это!
Но на этот раз угроза относилась непосредственно к Голтсперу. Правда, он все еще делал оговорку, он хотел еще проверить свои подозрения. Он будет следить за своей милой днем и ночью и уж если увидит, что не ошибся, ревнуя ее к Голтсперу, – тогда ничто не остановит его, и он приведет в исполнение свою угрозу – отправит счастливого соперника на тот свет!
Приняв это решение, он несколько успокоился, но оно не принесло ему облегчения. Поглощенный своими мрачными мыслями, он не заметил, как подошел к дому.
Лачуга Уилла Уэлфорда стояла всего в нескольких сотнях ярдов от жилища Дика Дэнси и производила, пожалуй, еще более убогое впечатление. Она напоминала собой кое-как сложенный шалаш. Низкая дверь вела в единственную комнату с одним маленьким оконцем. Но Уилл Уэлфорд жил один-одинешенек, и для него этого было вполне достаточно.
Внутри лачуги было еще бедней, чем в хижине Дэнси. Кровать из досок, прилаженных в углу и покрытых какими-то рваными лохмотьями, имела такой неопрятный вид, что можно было сразу сказать: женская рука никогда не касалась этой постели и не покрывала ее простыней или одеялом.
Но нищета, бросающаяся в глаза, была несколько обманчива. Все знали, что у Уилла Уэлфорда водятся деньжонки, его запись на мелок в харчевне «Вьючная лошадь» всегда оплачивалась по первому требованию. Одежда его также не говорила о скудости средств. Он всегда хорошо одевался, даже мог позволить себе купить маскарадный костюм, чтобы выступить в роли Робина Гуда или какого-нибудь другого любимого народом героя.
Эта слава о его достатке, размеры коего никому не были известны, давала ему право претендовать на руку Бет Дэнси, первой красавицы в округе, и, хотя приписываемое ему богатство и не помогло ему завоевать сердце девушки, оно помогло ему снискать расположение ее отца.
Уиллу уже и раньше не нравилось, что Бет, как ему казалось, заглядывается на Черного Всадника, но то, чему он сейчас был свидетелем, пробудило в нем жгучую ревность. Правда, у него не было никаких доказательств, он ничего не мог сказать наверняка. Голтспер мог прийти в хижину Дэнси по какому-нибудь делу, а вовсе не на свидание с Бет. Уэлфорд был бы рад этому верить!
Однако во всем этом было что-то настолько подозрительное, что Уилл не мог оставаться спокойным; и кто знает, чем бы кончилось свидание, не вернись Дэнси...
Войдя в свое скромное жилище, Уэлфорд швырнул в угол топор, а сам опустился на стул; на лице его было написано глубокое отчаяние, и с губ непрестанно срывались имена Бет Дэнси и Генри Голтспера.
– И чего он суется сюда, дьявол его возьми! – бормотал он. – Чем ему свои не хороши! Чего ради он вертится здесь на своем вороном коне, разодетый в шелка да в бархаты, и лезет в хижины бедняков, где ему совсем не место! Будь он проклят! И зачем его принесло в наши края, хотел бы я знать! Что он такое задумал? Собирает у себя в доме народ со всего графства, съезжаются к нему поздно ночью... Ох, хотел бы я знать, что все это означает! Тут, видно, что-то кроется, и он не хочет, чтобы об этом кто-то узнал. А то почему бы в тех письмах, которые я разносил, – ну, и, конечно, вскрыл и прочел, говорилось, чтобы приезжали без слуг, поздно ночью. В полночь – так там и было написано, во всех письмах! Да, хотел бы я знать, что тут такое замышляется! А ведь есть и еще один человек, которому, верно, тоже хотелось бы это узнать, – тот самый, что бился с ним на празднике. Жаль, что он не проткнул ему ребра, а позволил себя проткнуть! Ах, черт, и что ему от меня требуется, этому капитану? Ведь не из-за того же меня вызывают, что я треснул его по башке! Стал бы он тогда ко мне посылать, как же! Прислал бы просто парочку своих солдат, те и свели бы меня куда следует. Уайтерс говорит, будто он мне добра желает, да ведь Уайтерсу разве можно верить? Еще до того, как он в солдаты пошел, от него, бывало, никогда слова правды не услышишь. Вряд ли он с тех пор переменился к лучшему. Может, и впрямь капитан хочет со мной поговорить? Дорого бы я дал, чтобы узнать, что ему от меня нужно!.. А ведь может статься, черт возьми, – продолжал он после некоторого раздумья, – что это насчет того самого кавалера, Черного Всадника! Можно не сомневаться, что он с того дня не выходит у капитана из головы. Ну, а коли так... гм... – многозначительно хмыкнул он... и замолчал, словно обдумывая что-то. – Как знать, может, оно и так... Ччерт!.. Эх, была не была, пойду-ка я к этому капитану Скэрти... так, кажется, его зовут?.. там все и узнаю. Вот сейчас же и пойду!
