– Ладно, ладно! Теперь рассказывай дальше, что делает согдак Оксиарт, приехавший ко мне, когда загорелись огни на курганах.
– Этот согдак очень полюбил кумыс и бузат, пьет без конца, потом вскочит, бегает, пляшет, угощает стариков и их тоже заставляет плясать.
– Хозяин может только радоваться, если гость его весел. Но я еще не вижу, отчего мне надо тревожиться.
– Князь Будакен Золотые Удила, большие у тебя убытки: кобылицы стоят недоенные, косяки сбились и пасутся на вытоптанном лугу, где уже травы не осталось: некому их перегнать на новые места.
– А что же делают мои слуги? Разве загуляли вместе с согдаком? Или порубили друг друга? Или болезнь их передушила?
– Они почти все ушли от тебя…
Будакен, нахмурившись, уставился на Асука. Большая рука его невольно шарила по ковру, точно отыскивала меч. Он всматривался в глаза вестника, желая узнать, что таится недосказанного в обветренном, сморщенном его лице.
– Пей еще! – сказал он, указывая на полную чашу.
Старик опять выпил одним духом чашу, и язык его развязался. Он наклонился к Будакену и стал говорить вполголоса:
– Несколько саков нас подбивали. «Зачем, – говорят, – мы служим князю Будакену? Разве не такой же он скиф, как и все мы? Разве не родился он в закопченном, промасленном шатре, как и мы? Почему же, – говорили они, – мы стараемся, работаем на него, а он все прибавляет баранов и жеребят к своим стадам, а мы как были в рваных кожаных штанах, так и остались, только новые заплаты нашили?» «Верно, верно, – отвечали мы тем, которые нас подбивали, – но что же поделаешь с Будакеном? Ему и солнце больше светит, чем нам».
– И все сговорились уйти от меня? – прохрипел Будакен.
Кулаки его сжимались. Хош запрятал его меч под ковер, зная дикие вспышки гнева своего хозяина.
– Не то что сговорились, – отвечал Асук, – а больше вожаки нас подбивали. Я им говорю: «А вы знаете, что значит: «он мне хлеб дает»? А те отвечают: «Трусливый ты козел, Асук! Будакен не хлеб тебе дает, а крошки от того хлеба, что сам ест». И некоторые недовольные саки тайком съехались на берегу реки Яксарта в тот самый день, когда мы устроили скачки и праздник.
– Кто же тогда был? Говори имена всех! – Будакен навалился на Асука и своей могучей рукой придавил его к ковру.
– Всех назову, всех! И я сам там был тоже. А больше всех говорил против тебя тот охотник, который приехал на твоем жеребце Буревестнике…
Будакен отпустил Асука, встал и поглядел кругом – скифы, приблизившись, стояли молча, и их глаза впивались в Будакена. Спитамена среди них не было.
Скифы шепотом переговаривались. Все слышали рассказ Асука и ждали, как поступит их князь. Будакен ведь ничего не делает так, как другие, а все по-своему.
А Будакен похлопал по плечу Асука, засмеялся, и никто не мог понять, что у него на уме.
– Пей, Асук! В нашей степи тебе такого вина не дадут! Рассказывай дальше. Куда же ушли мои слуги? К какому князю? Не к хитрому ли старику Тамиру?
Асук, упиваясь вином, продолжал:
– Свой собственный выселок сделали, особое кочевье около каменного бока Скроша. «Будем жить вольные, – говорят, – никому не будем кланяться!» И я хотел было там поставить шатер, да думаю: подожду еще, посмотрю, что дальше будет. Будакен – мой хозяин, он мне хлеб дает, зачем я его брошу? Вот меня Гелон и послал к тебе, чтобы я все рассказал. Девять раз менял я коней на наших сторожевых курганах. Днем и ночью скакал, чтобы тебя остановить и скорее вернуть обратно к твоим стадам.
Будакен стал громко хохотать:
– Ты думаешь, старая ящерица, что я вернусь сам доить кобылиц? Пусть остаются недоенными – жеребятам больше молока достанется! Ты думаешь, старый Сагил Асук, что я поскачу за моими слугами и буду просить их вернуться к старому хозяину? Пусть бог Папай даст всем сакам столько же косяков, сколько он дал мне. Вперед! Вперед!.. – прогремел Будакен. – Где же этот плясун с пришитой бородой? Что же, он думает споить нас вином в этом рабате, полном верблюдов и блох, и затем нас пьяных перевязать веревками? Зовите его сюда, а то я сам пойду его разыскивать…
А Фейзавл, величественный и прямой, в длинной лиловой одежде, с пестрой повязкой на голове, с новой, каштановой завитой бородой, уже входил во двор, сопровождаемый несколькими тощими слугами. Один из них на блестящем подносе нес разрезанную звездою дыню.
Фейзавл, склоняясь, приложил ладонь ко лбу:
– Княжна Рокшанек шлет тебе эту дыню, чтобы ты накормил ею своего прекрасного коня. Она хочет повидать твое великолепие и силу, а также твоих смелых воинов. Она сейчас ждет тебя.
Будакен приказал шести скифам оседлать коней, взять оружие и следовать за ним, а остальным оставаться неотлучно около вьюков. Он скинул согдские шаровары и переоделся в скифскую одежду.
– Смотрите не отходите от коней, держите оружие около себя и не верьте ласковым словам согдаков! Одного воина я пришлю обратно, когда приеду ко дворцу, чтобы вы знали, что с нами случилось.
Будакен и шесть скифов выехали из рабата, а на ковре, обнявшись с пустым кувшином, лежал Асук и бормотал:
– Сагил Асук – умный человек: он и от Будакена получает хлеб, и товарищам поможет!..
Оставшиеся скифы сидели вокруг Асука и старались разузнать от него, что произошло в кочевье Будакена.
Говорит царь царей
Потянулись узкие, кривые переулки, сбитые из глины глухие стены: за ними прятались дома, дворы и сады. Вся жизнь затаилась где-то там, внутри дворов.
Кругом ступенями, одна над другой, громоздились плоские крыши. На них женщины растягивали для сушки длинные белые и синие холсты. Смуглые полуголые дети влезли на заборы, бросали пращами глиняные пули и испуганно прятались.
Встречные согды в полосатых одеждах пробирались вдоль заборов и прижимались к стене, чтобы пропустить всадников, сверкающих оружием, яркими плащами, едущих на храпящих необычных конях.
В центре города на холме возвышалась мрачная пузатая башня. Перед ней была небольшая квадратная площадь, окруженная глухими стенами, за которыми виднелся бесконечный ряд плоских крыш, усеянных народом. Красные, оранжевые, зеленые с белым, полосатые одежды на женщинах и детях, которые держались отдельными группами. Мужчины, так же пестро одетые, сидели на стенах, и их желтые, синие и красные головные повязки казались большими цветами.
Посреди площади стоял каменный кубический жертвенник; над ним вился легкий дымок. Около жертвенника ходили два старика в белых длинных одеждах и веерами раздували тлеющие угли. Чтобы не оскорбить дыханием священного пламени, рот стариков был завязан квадратным лоскутом белой материи.
Вдоль одной стены выстроилась линия пеших согдских воинов, вдоль другой – всадники. Всего их около сотни. Все они были одеты по-разному. Одни – в вязанных из веревок панцирях, другие – в кожаных. Лошади и большие, и мелкие, разных мастей.
