Взошла луна. Скифы дремали, пригретые огнем костров. Будакен и Хош направились к Башне молчания; впереди Спитамен отыскивал дорогу межами среди залитых квадратов полей. Они шли по краю канавки, где быстро струилась вода, перепрыгивали через запруды. Голубой лунный свет заливал тихую равнину, по голым пустырям скользили бесшумные тени волков и шакалов. Широкая башня одиноко чернела впереди. В пристройке мерцал огонек. Когда скифы приблизились, они услышали глухое ворчание, визг и вой, на который откликались в оврагах сотни голосов невидимых шакалов. С одной стороны к верхушке башни вела узкая каменная лестница. Спитамен стал бесшумно подыматься по громадным ступеням, высеченным из цельных камней. На верху башни раздался шорох, большие черные тени замахали широкими крыльями и, взлетев, закружились над головами скифов.
Будакен выхватил меч; Хош уселся на ступеньке и умолял не идти дальше.
– Это дивы и пэри слетаются сюда по ночам, чтобы попугать мертвецов. Они выпьют нашу кровь и разорвут нас на куски.
– Это голошеие орлы-стервятники! – сказал Спитамен. – Смотри, Хош, чтобы они не унесли тебя на вершину горы. Они любят таких откормленных, как ты.
С верхушки лестницы можно было смотреть внутрь башни. Лунные голубые лучи ярко освещали часть внутренней площадки. Белели груды человеческих костей. Большие черные длинношерстные собаки бродили и дрались, вырывая друг у друга кости. Почуя присутствие посторонних, собаки прекратили возню, сбежались в кучу и начали лаять.
– Собаки просят, чтобы им дали есть! – сказал Спитамен. – Придя сюда, родственники покойников смотрят на собак сверху и бросают им еду.
– Какой шум, какой собачий базар! – плевался Будакен. – Идем скорей отсюда!
Вдруг собаки замолкли и отбежали в сторону. Внизу стукнула дверь. Показался старик в белой одежде и в белом колпаке. В одной руке он держал фонарь, в другой – длинную палку с трезубцем на конце.
– Спрячься! – шепнул Спитамен. – Сейчас ты увидишь то, что не всякому удается посмотреть.
Все трое припали к стене, продолжая наблюдать.
За стариком вошли два человека с носилками на плечах. Один из несших был большой пухлый безбородый человек. Другой – полуголый раб. На носилках лежало тело, перевитое веревками. В лунном свете отчетливо было видно лицо юноши с закрытыми глазами, бледное, как снег. Носилки поставили одним концом на землю, другим прислонили к стене, так что юноша оказался в стоячем положении.
Старик в колпаке распоряжался и объяснял:
– Покойник должен быть обращен лицом к востоку, чтобы встретить восход солнца. Его душа будет оставаться здесь, пока священные собаки не объедят все мясо. Тогда душа улетит на мост Чинвад и там будет ждать разрешения пройти по доске, тонкой, как острие ножа. Если душа была праведна, то счастливо пройдет по доске, если же в жизни сделала много зла, то оборвется и упадет в зеленое топкое болото, где пэри ее будут мучить и жечь на вечном огне.
Старик стал бормотать и петь молитвы, простирая руки к луне. Пухлый безбородый человек отошел назад, вытащил веревку и сзади стал подбираться к рабу. Петля упала на голову раба, и он опрокинулся назад, но тотчас же стал яростно защищаться, и оба упали на землю. Собаки подняли лай, а старик старался ударить трезубцем боровшегося раба.
– Безумец, что ты хочешь сделать? – прошипел Будакен.
Спитамен вскочил на стену, уцепился за край руками и спрыгнул вниз.
– Я пэри этого места! – зарычал он хриплым голосом. – Кто осмелился нарушить священный покой мертвецов?
Спитамен поднял берцовую кость и начал колотить ею толстяка и старика. С диким воплем они бросились прочь и выбежали из башни. Дверь оставалась открытой.
Перепуганные, взъерошенные священные собаки, прыгая друг через друга, с визгом бросились в нее и исчезли из башни.
Спитамен нагнулся к лежащему рабу и распустил узел, затянувший его шею. Тот поднялся, полуоглушенный, и попятился, со страхом глядя на Спитамена:
– Если ты пэри этого места, не убивай бедного раба! Я никому не сделал зла.
– Я такой же пэри, как ты! – ответил Спитамен. – Кто твой хозяин?
– Мой господин – князь Оксиарт, владетель этого города. Он внезапно приехал сегодня вечером и приказал отнести этого мертвеца сюда, в Башню молчания.
– А кто был с тобой?
– Главный евнух Фанфал. Я не знаю, за что он начал душить меня. Я усердный раб господина моего.
– Но ты узнал больше, чем хотел твой господин, и в этом твоя вина.
Спитамен повернулся к покойнику. Юное лицо сохраняло нежные черты, не тронутые смертью. Глаза были закрыты. Спитамен прижал ухо к сердцу и долго слушал. Потом отцепил от пояса маленькую тыкву и влил в губы юноше несколько капель. Веки дрогнули, и уста прошептали:
– Я люблю тебя, милая, за капризный обман!..
– Э, да тут опять замешана эта тонкая ящерица. Она отправила его на мост Чинвад, а он все еще не может забыть ее! Я вылечу тебя от такой болезни!
Выхватив нож, Спитамен перерезал веревки. Маленький кинжал выпал к его ногам. Спитамен поднял его, осмотрел и засунул за голенище.
– Послушай, ты, неразумный раб господина твоего!.. Если тигр сделал неудачный прыжок и промахнулся, то он сделает второй прыжок, чтобы прикончить свою жертву. Тебе, бедняга, не будет житья у князя Оксиарта: он все равно тебя убьет. Уходи сейчас со мной. И помоги мне взвалить этого молодца на спину.
Спитамен подхватил юношу и сквозь маленькую дверь вышел из башни. Будакен и Хош ждали внизу.
– Что здесь случилось?
– Князь Оксиарт внезапно вернулся из степи и хотел двоих отправить на мост Чинвад. Мы должны ехать дальше, чтобы скорее выбраться из этой земли. А вот это тебе, князь Будакен, новый верный слуга. Он будет смотреть за твоими конями. Мальчик, лежащий у меня на спине, умирает, потому что коснулся ядовитых уст княжны со змеиными глазами. Он поедет на моем коне, если ты позволишь, а я пойду рядом. Это один из тех чудаков-красавцев, которые в саду пели песни в честь княжны Рокшанек…
– Пускай едет! – сказал Будакен. – Хватит и пшена, и хлеба. А когда он выздоровеет, то я возьму его к себе в степь – пусть поет песни моим гостям и воспевает красоту моих дочерей.
* * *
Когда все вернулись к кострам, Спитамен уложил юношу и долго с ним возился. Он осмотрел и обмыл грудь, засыпал рану темным смолистым порошком мумиё и перевязал тряпками.
Юноша что-то бормотал и вскрикивал, но не приходил в сознание. Спитамен посидел около него, пока тот не затих. Все скифы спали. Будакен, подложив ладонь под щеку, лежал на попоне. Его глаза то открывались и следили за огоньками костра, то опять слипались. Спитамен встал и подошел к рабу. Раб сидел у костра, обняв руками колени, и боязливо поглядывал на скифов. Спитамен толкнул его в плечо и сделал знак следовать за ним. Он нагнулся над одним из лежавших, который тихо и непрерывно стонал, приподнял его и шепнул несколько слов. Все трое отошли в поле, и, когда за кустами репейника скрылись огни костра, они уселись тесным кружком, прикоснувши ладонь к ладони, и переплели пальцы. В таком положении они приблизили головы.
