Скифы долго молчали, рассматривая царя иноземцев, прошедшего с боем через всю Персию. Сакский князь Мавак и другие его товарищи уже имели схватки с ним,
[149]
когда Дарий попросил саков помочь защищать старую Персию.
Первым заговорил старый Тамир. Его слова вполголоса переводил высокий юноша, стоявший, наклонившись, около Двурогого. Два писаря-раба в длинных, до колен, рубахах опустились на ковер и быстро записывали палочками на деревянных навощенных дощечках.
– Царь Македонии! – сказал Тамир, и все затихли, только слышно было, как шуршали палочки писарей. – Ежели бы боги захотели создать твое тело таким же великим, как твоя тщеславная душа, то целый свет не вместил бы тебя. Тогда бы ты коснулся одной рукой востока, другая возлегла бы на запад, а потом и этого тебе показалось бы мало, и ты захотел бы проникнуть еще туда, где ежедневно в море скрывается блестящее солнце. А потом, если ты покоришь весь род человеческий, ты начнешь воевать с лесами, выступишь против холодных снегов, разливающихся рек, бурных ветров и, наконец, против диких зверей…
Базилевс переложил ногу на ногу и, слегка наклонив голову, с любопытством смотрел на сидевшего крючком Тамира. Его рука слегка похлопывала по колену, и на пальце вспыхивал голубыми искрами драгоценный камень в золотом перстне. Не на руке ли персидского царя Дария был этот перстень и не Бесс ли затем снял его с руки заколотого им царя?
Тамир продолжал, и никто не мог догадаться, куда направляет свою речь хитрый вождь скифов.
– Царь Македонии, разве ты не знаешь, что большие деревья растут веками, но один порыв бури исторгает их, как соломинку, из утробы земной? Часто сам лев служит пищей маленьким зверям и ржавчина поедает несокрушимое железо. Нет ничего столь крепкого, что не могло быть разрушено слабейшим.
Базилевс вскочил, отошел в сторону и пробормотал несколько слов.
Высокий переводчик сказал громко:
– Царь Азии спрашивает, зачем вы приехали к нему. Не для того ли, чтобы учить его?
Тамир съежился в комок, как хорек, готовый вцепиться в морду затравившей его собаки.
– О чем нам спорить с тобой, царь Македонии? Никогда нога нашего народа не была на земле твоей родины. Разве мирным обитателям пространных степей наших не позволяется узнать, кто ты такой и откуда и зачем пришел к нашим границам?
– Еще что ты хочешь знать? – спросил Двурогий и снова опустился на парчовый стул.
– Мы, саки, не хотим никому повиноваться, но и не желаем ни над кем властвовать. Но для того чтобы ты узнал нас, степных кочевников, скажу тебе, что небо дарит каждому из нас: ярмо волов, стрелу, копье и чашу.
– Что небо вам дарит? – переспросил царь, и усмешка скользнула по его гладко выбритому лицу.
– Ярмо волов, стрелу, копье и чашу, – невозмутимо повторил Тамир. – Мы ими пользуемся и с друзьями, и с врагами: с друзьями мы разделяем плоды земли, получаемые трудами наших волов, с ними же из чаш возливаем вино в жертву богам нашим; стрелами пронизываем врагов своих издали и копьем поражаем их вблизи. Таким образом мы победили самого Куруша, царя персов и мидян, и кони наши прошли весь путь до самого Египта… – Тамир замолчал и сидел настороженный, и его козья бородка дрожала.
Александр протянул руку с блистающим голубым светом перстнем:
– Там, в далеком Египте, сами боги признали меня своим бессмертным сыном, и македонские кони пили сладкую воду величайшей реки Ливии, как пьют они и сейчас из реки Яксарт, стоящей на пороге к вашим степям…
– Перейди только эту реку, и ты увидишь, сколь обширны наши степи, – добавил молодой красивый скиф.
Он давно беспокойно двигался, желая вмешаться в разговор.
– Помолчи, Гелон, пусть говорит один Тамир, – шепнул ему его сосед.
Тамир продолжал:
– Наши владения обширны, и тебе никогда не завоевать их. Наша бедность – наша сила. А твое войско, обремененное богатствами стольких народов, которых ты ограбил, теперь с трудом движется, как тигр, который тащит в свою берлогу задранную корову. Наши необъятные равнины, где мы ничего не имеем и ничего не желаем иметь, нам милее и дороже, чем самые богатые города и самые тучные нивы. Только те народы, земли которых ты не обагрил горячей кровью, могут в знак верности обменяться копьями и сделаться твоими добрыми друзьями.
Гелон опять вмешался:
– Между равными и свободными может быть заключена тесная дружба, а равными мы считаем только тех, с которыми нам не пришлось испытать острия нашего копья.
Александр сделал знак Гефестиону и шепнул ему:
– Этого молодого скифа надо придержать, он, видимо, сам навязывается мне на службу.
Затем царь громко обратился к скифам:
– Но разве побежденные мною народы не благословляют моего имени?
Один из сидевших с краю скифов, одетый беднее других, резко ответил:
– Не полагайся на дружбу побежденных тобой. Между господином и рабом нет и не может быть дружбы… Порабощенный народ всегда имеет право восстать, даже во время безмятежного мира.
Лицо Александра исказилось, светлый глаз закатился под лоб.
Базилевс встал, отвернулся от скифов и сказал своим товарищам, которые затихли, вглядываясь в глаза своего вождя:
– Эти варвары вместо покорности навязывают мне свои советы. Не они ли подстрекают согдов и бактрийцев к восстанию? Пусть войска садятся на суда. Мы переходим на скифский берег!
Он повернулся к скифам, насмешка искривила его губы:
– Я вижу, что хотя скифы никогда не выпускают из рук оружия, но среди них имеются люди весьма умные и более просвещенные, чем у других варваров. Я постараюсь последовать и вашим советам, и своему счастью. Но я не предприму ничего безрассудного.
Базилевс поднял руку в знак прощального приветствия и удалился за занавеску.
Тамир поднялся, и за ним другие скифы встали и степенно вышли из шатра.
– Знаешь ли, кто был переводчиком у Двурогого? – спросил Тамира один из саков.
– Вероятно, кто-либо из отряда Мавака, который дрался в великой битве персов при Арбеле?
– Да, это был Сколот, сын Будакена. Он надел иноземное платье и носит волосы по-явански, завитые, как у барана.
– Хорошо, что Будакена не было с нами. Его бы не удержало присутствие царя, и он убил бы своего сына-изменника.
Гефестион с персом-переводчиком подошли к Гелону, уже вскочившему на легкого, золотистого жеребца.
– Царь Азии желает посмотреть твоего коня. Не проедешь ли ты с нами к коновязи, где царская конюшня? – сказал Гефестион.
– Я сейчас догоню вас! – радостно крикнул Гелон медленно отъезжавшему Тамиру.
Затем он повернулся к переводчику и зашептал ему:
