Два человека в старой, рваной одежде, с небольшими корзинками в руках прошли по дорожке мимо меня и опустились на колени перед каменным богом.
Они подымали руки, вздыхали и падали ниц. Один говорил:
— О ты, великий, сильный, как туча, летящая по небу! Прогони болезнь, которая душит моего сына!
— Великий Ваал, — взывал другой, — не гневайся на нас. На мою пашню напали черви и поедают хлеб, а собиратель податей требует уплаты. Порази его своим огнем, прогони червей и сохрани мою пашню, чтобы я мог прокормить мою семью!
Оба усердно стукали лбами о каменный пол.
Вдруг черные глаза каменного бога засияли красным светом, и глухой голос прозвучал:
— Я поражу моим гневом и тебя, и твоих сыновей, и внуков! Молитесь больше, не забывайте поминать господина вашего, и болезнь перестанет терзать твоего сына, и хлеб уродится на пашне…
Молившиеся упали и долго лежали. Свет в глазах каменного бога потух.
Бедняки стали пятиться, посыпая головы морскими ракушками.
— Бог услышал наши молитвы! Хвала тебе, великий Ваал-Хаммон!
Затем, оставив свои корзины на ступеньках храма, оба бедняка поспешно ушли.
Из-за каменного чудовища вышел сухой, согнувшийся старик и, бормоча, ушел внутрь храма. В круглом окне под крышей засветился одинокий огонек.
Я подождал немного и затем осторожно направился к храму. Я поднялся по ступенькам каменного чудовища — оно ведь было похоже на тех божков, которых у нас в Сидоне ставят в часовнях на перекрестках дорог. Со ступенек храма был виден весь город. Бесчисленные дома со светящимися огоньками, окруженные деревьями и пальмами, спускались по склону холма к морю. Оттуда доносился знакомый шум морского прибоя.
Позади себя я услышал шипение и оглянулся. Две большие, длинные, как жерди, черные змеи ползли по белым плитам. Они высоко подняли головы и шипели, как гуси, приближаясь с двух сторон ко мне. Отступив назад, я прижался к спине каменного бога и едва не упал — сзади меня открылась дверца, я проскочил внутрь и захлопнул ее. Сверху проникал слабый свет.
Ступеньки вели к голове бога. Справа в углублении в медном котелке тлели раскаленные угли. Возле них висела связка восковых свечей. Я поднялся по ступенькам, и моя голова оказалась в пасти каменного бога.
Снаружи послышались голоса. Неизвестные говорили совсем близко.
Женский голос ласково уговаривал:
— Дедушка, не бойся, подходи ближе. Подымись сюда и сядь на ступеньках, а я буду петь молитвы. Подержи корзинку с голубями. Я посмотрю, здесь ли жрец Эшмуназар.
Слабый, старческий голос отвечал:
— Не отходи от меня, Эмашторет! Я боюсь этого бога. Он глядит на меня огненными глазами, точно хочет каменной лапой раздавить мне голову.
Сандалии Эмашторет застучали по каменным плитам. Она воскликнула:
— О священные змеи, не троньте меня! Вот я принесла вам чашку молока.
Я не сделала ничего дурного, пропустите меня в храм!
Скрипнула дверь. Кто-то сердито спросил:
— Что тебе нужно? Зачем тревожишь меня так поздно?
— Я целый день работала на поле и освободилась только сейчас. Протяни мне руку милосердия и разреши мне произнести молитвы всемогущему Ваалу-Хаммону.
— Ну, хорошо, хорошо, дочь моя! А ты не забыла принести положенное даяние в пользу храма? Не скупись, не жалей даров на богоугодное дело.
— Я принесла двух белых голубей, четыре рыбки и сноп пшеничных колосьев.
— Скупы стали люди, — хрипел жрец. — Другие не жалеют для нас барана или теленка. О чем ты хочешь молиться?
— Шесть лет назад в этот день я потеряла сына. Он с другими мальчиками играл на морском берегу. Подъехали лодки, в них сидели злые люди. Они схватили детей и увезли их в море. Только двое из игравших на берегу прибежали домой и рассказали про кражу детей… Тогда моему сыну было десять лет…
— Стань здесь на колени, — ответил жрец, — закрой глаза, протяни могучему богу руки и молись.
Нежный голос запел песню, в которой чувствовалось глубокое горе:
Верни мне сына, моего прекрасного сына!
Он был похож на жемчужину в раковине.
Он был мое сердце,
И сердце мое вынули у меня.
Верни мне сына, моего прекрасного сына!
И месяц и солнце по очереди светят на землю.
Они освещают и днем и ночью мою грустную жизнь.
Все для меня померкло с потерей сына,
И в сердце моем и пламя и ад.
Верни мне сына, моего прекрасного сына!
Неужели он убит и не видит больше и не слышит?
Лгут они, лгут! Не умер он, а скитается по свету.
Кто скажет мне, несчастной, где мой прекрасный сын?
Я обернусь белой голубкой и полечу к нему.
[40]
Этот голос походил на голос моей матери, песня говорила о том же горе, которым страдала теперь Ам-Лайли. Невольные вздохи стали вырываться из моей груди. Я не мог больше удержаться, стал сильнее всхлипывать и наконец громко зарыдал.
Голоса затихли, раздался шепот:
— Ты слышишь? Даже сердитый бог Ваал-Хаммон не выдержал и сам заплакал.
Потом раздались крики и топот ног.
Я поспешил выбраться из каменного бога и вышел на ступеньки храма.
Женщина с криком бросилась ко мне:
— Вот он, мой Харух, мой маленький Харух! Ваал услышал мои молитвы и вернул мне сына!
Она подбежала ко мне, схватила меня за руку и стала всматриваться в мое лицо:
— Те же кудри, те же глаза! Но где родинка на щеке? Кто ты?
Я все еще продолжал обливаться слезами и, всхлипывая, сказал:
— О добрая женщина! Мне стало жаль тебя — я тоже оторван от матери разбойниками моря. Поэтому я вышел к тебе. Прошу тебя, не плачь! Ты еще найдешь твоего сына! Но ты не моя мать. У нее другое лицо и на щеке синие черточки.
Медленно приблизился старый жрец в высоком колпаке.
— Этот мальчик послан тебе самим богом Ваалом, — сказал он. — Это твой сын. Великое чудо случилось в этом храме.
— Но мой сын похищен шесть лет назад — значит, он должен быть гораздо старше этого мальчика.
— Глупости ты говоришь, неразумная женщина! Бог Хаммон похитил его и держал на облаках. Это время пролетело, как один вздох, и твой сын не мог измениться. Это говорю я, кохен
[41]
Эшмуназар, а кохены никогда не ошибаются.
