В кухне было практически так же темно, как и в коридоре, и
Клай успел подумать о том, чего ему здесь недоставало, а Тому, должно быть,
недоставало еще больше: зеленого свечения электронных часов на микроволновой
печи, мягкого гудения холодильника, возможно, света в соседском доме,
попадающего на кухню через окно над раковиной и оставляющего блики на кране.
— Вот стол, — раздался в темноте голос Тома. — Алиса, сейчас
я возьму тебя за руку. Это стул, чувствуешь? Уж извините, если я говорю так,
будто мы играем в страну слепых.
— Все нор… — начала она и тут же вскрикнула, заставив Клая
подпрыгнуть. Рука легла на рукоятку его ножа (теперь он считал нож своим),
прежде чем он успел осознать, что взялся за нож.
— Что такое? — резко спросил Том. — Что?
— Ничего, — ответила она. — Просто… ничего. Кот. Его хвост…
по моей ноге.
— Ох. Извини.
— Все нормально. Так глупо, — добавила она с таким
презрением к себе, что Клай поморщился.
— Перестань, Алиса. Не ругай себя. Просто в офисе выдался
тяжелый денек.
— В офисе выдался тяжелый денек! — повторила Алиса и
рассмеялась. Смех ее Клаю не понравился. Напомнил интонации голоса, когда она
называла дом Тома прекрасным. Она сейчас сорвется, и что мне тогда делать? —
подумал он. В фильмах впавшая в истерику девушка получает хорошую оплеуху,
которая сразу приводит ее в чувство, но в фильмах видно, где находится девушка.
Ему не пришлось бить ее по лицу, трясти или обнимать (с
последнего он бы, наверное, начал). Возможно, она услышала звучащую в своем
голосе панику, ухватилась за нее, загнала в себя, В ее горле что-то булькнуло,
она вдохнула, затихла.
— Садись, — сказал Том. — Ты наверняка устала. И ты, Клай. А
я разберусь со светом.
Клай нащупал стул, сел к столу, которого практически не
видел, хотя его глаза должны были полностью приспособиться к темноте. Что-то
легонько коснулось его брючины. Из-под стола донеслось тихое мяуканье. Раф.
— Ты представляешь? — Он повернулся к едва угадывающемуся в
темноте силуэту девушки. Шаги Тома уже затихали. — Старина Рафер только что
испугал и меня, — хотя и не испугал, ну совершенно не испугал.
— Мы должны его простить, — ответила Алиса. — Без этого кота
Том свихнулся бы, словив Импульс, как и другие. И это было бы ужасно.
— Безусловно.
— Я так боюсь, — призналась Алиса. — Как думаешь, завтра
будет лучше, при свете дня? Я насчет страха?
— Не знаю.
— Ты, должно быть, очень волнуешься из-за жены и своего
маленького мальчика?
Клай вздохнул, потер лицо.
— Труднее всего примириться с беспомощностью. Мы сейчас
живем врозь, знаешь ли… — Он замолчал и покачал головой. Не продолжил бы, если
бы она не нашла его руку. Пальцы ее были твердыми и холодными. — Мы с весны
живем врозь, но в одном маленьком городе. Моя мать назвала бы наши отношения
«соломенной женитьбой». Моя жена — учительница в начальной школе.
Он наклонился вперед, стараясь разглядеть в темноте ее лицо.
— И знаешь, что самое ужасное? Случись все это годом раньше,
Джонни был бы с ней. Но в этом сентябре он пошел в промежуточную школу, которая
находится в пяти милях от города. Я все пытаюсь понять, успел ли он добраться
домой до того, как мир свихнулся. Он и его друзья ездят в школу на автобусе. Я
думаю, к трем часам он должен был вернуться домой. И я думаю, что он сразу
пошел к ней.
Или достал свой мобильник из ранца и позвонил ей, радостно
предположила крыса-паника… а потом укусила. Клай почувствовал, как напряглись
его пальцы в руке Алисы, и заставил себя об этом не думать. Но пот все равно
обильно выступал на лице и руках.
— Но ты этого не знаешь.
— Нет.
— У моего отца багетная мастерская и художественный салон в
Ньютоне. Я уверена, с ним все в порядке, он из тех, кто полагается только на
себя, но будет волноваться обо мне. Обо мне и моей… Моей… ты знаешь…
Клай знал.
— Я все думаю, что же он поел на ужин. Я знаю, это бзик, но
он совершенно не умеет готовить.
Клай хотел спросить, а был ли у ее отца мобильник, но что-то
подсказало ему обойтись без этого вопроса. И он задал другой:
— Ты немного успокоилась?
— Да, — ответила она, пожав плечами. — Если что с ним
случилось, то уже случалось, и я ничего не могу изменить.
Лучше бы ты не произносила эти слова вслух, подумал Клай.
— У моего сына есть мобильник, я тебе это говорил? —
Собственный голос ему самому напоминал воронье карканье.
— Да, говорил. Перед тем как мы пересекли мост.
— Понятно. — Он кусал нижнюю губу, но заставил себя
отпустить ее. — Но он не всегда заряжает аккумулятор. Наверное, я говорил и об
этом.
— Да.
— У меня просто нет возможности узнать, как они сейчас там.
— Крыса-паника вырвалась из клетки. Принялась бегать и кусаться.
Теперь обе ее руки накрыли его ладонь. Он не хотел сдаваться
утешению, которое она предлагала (ему было сложно ослабить хватку, в которой он
держал себя, и сдаться на милость ее утешения), но он сдался, думая, что дать
для нее важнее, чем для него — взять. Они так и сидели, переплетя руки рядом с
подставкой для солонки и перечницы, за маленьким кухонным столом Тома Маккорта,
когда Том вернулся из подвала с четырьмя ручными фонариками и коробкой с лампой
Коулмана.
8
Лампа Коулмана давала достаточно света, чтобы они могли
обойтись без фонариков. Свет был резким и белым, но Клаю нравилась его яркость,
которая изгнала из кухни все тени, за исключением их собственных и кота. Все
прочие прыгнули вверх по стене, словно украшения на Хэллоуин, вырезанные из черной
гофрированной бумаги, и спрятались.
— Думаю, нам нужно зашторить окна, — сказала Алиса.
Том открывал один из пластиковых мешков из кафе
«Метрополь» с надписью «ДЛЯ СОБАК» на одной стороне и «ДЛЯ
ЛЮДЕЙ» — на другой. Он оторвался от своего занятия, с любопытством посмотрел на
нее.
— Почему?
Она пожала плечами и улыбнулась. Клай подумал, что это самая
странная улыбка, которую он когда-либо видел на лице девушки-подростка. Алиса
смыла кровь с носа и подбородка, но под глазами темнели мешки усталости, а
лампа Коулмана обесцвечивала остальную часть ее лица до мертвенной бледности, и
улыбка, показавшая узенькую полоску поблескивающих зубов между дрожащих губ, на
которых уже не осталось помады, дезориентировала взрослой искусственностью. Он
подумал, что Алиса похожа на киноактрису из далеких 1940-хгодов, играющую
светскую даму на грани нервного срыва. Крошечная кроссовка лежала перед ней на
столе. Алиса крутила ее одним пальцем. Шнурки ударялись и постукивали. Клай
начал надеяться, что она скоро сломается. Чем дольше ей удалось бы
продержаться, тем мощнее была бы разрядка. Она, конечно, чуть-чуть стравила
давление, но самую малость. Пока из всех троих в ней накопилось самое большое
напряжение.
