— А по моему разумению, нам пора спать, — заметил Клай.
Какое-то мгновение Том не менял позы, нависал над столом,
глядя на Клая, словно не понимая, что тот сказал. Потом рассмеялся.
— Да, — вырвалось у него. — Да, ты прав. Очень уж я завелся.
Извини.
— Совсем нет, — возразил Клай. — Я надеюсь, все будет, как
ты и сказал, и ночью все эти психи сдохнут. — Он помолчал, потом добавил: — Я
хочу сказать… если только мой мальчик… Джонни-малыш… — закончить не смог.
Отчасти или в основном по одной причине: если Джонни во второй половине этого
дня попытался воспользоваться мобильником и получил тот же сигнал, что фея
Светлая и женщина во «властном костюме», Клай не знал, хотел бы он, чтобы его
сын оставался в живых.
Том через стол потянулся к Клаю и тот взял его тонкую руку с
длинными пальцами в обе свои. Он видел все это словно со стороны, выйдя из
своего тела, и когда заговорил, ему казалось, что говорит совсем не он, хотя
чувствовал и двигающиеся губы, и слезы, которые потекли из глаз.
— Я так за него боюсь, — говорил рот Клая. — Я боюсь за них
обоих, но больше — за моего сына.
— Все будет хорошо, — сказал Том, и пусть Клай знал, что Том
желает ему добра, сердце от этих слов все равно пронзило ужасом, потому что
фразу эту обычно произносят, когда ничего другого не остается. Как «Ты это
переживешь» или «Он теперь в лучшем месте».
11
Крики Алисы вырвали Клая из сумбурного, но довольно-таки
приятного сна. Он находился в павильоне «Бинго» на ярмарке штата Огайо в городе
Акрон. Ему было шесть лет (возможно, меньше, но никак не больше), и он залез
под длинный стол, за которым сидела мать, смотрел на лес женских ног, вдыхал
сладкий запах опилок, тогда как ведущий объявлял: «В-12, игроки, В-12! Это
витамин солнечного света!»
На какое-то мгновение его подсознание попыталось вплести
крики девушки в сон, настаивая, что он слышит свисток, возвещающий о
наступлении субботнего полудня, по только на мгновение. Клай позволил себе
заснуть на крыльце Тома после того, как час следил за улицей и пришел к выводу,
что здесь ничего не может случиться, во всяком случае, этой ночью. Но при этом
он нисколько не сомневался, что Алиса не сможет дотянуть до утра, поэтому
практически сразу определил, кто кричит (и почему), и ему не пришлось долго разбираться
в том, где он находится и что происходит. Только что он был маленьким мальчиком
в штате Огайо, устроившимся под длинным столом, на котором играли в «Бинго», а
тут уже скатился с удобной длинной кушетки на застекленном переднем крыльце
Тома Маккорта, со ступнями и голенями, завернутыми в одеяло. А где-то в доме
кричала Алиса Максвелл, громко и пронзительно, немного не доставая до тех
частот, которые разрушают хрусталь, облегая в звуки весь ужас только что
ушедшего дня, настаивая накладывающимися друг на друга криками, что случиться
такого просто не могло, и все, что произошло, надобно отринуть.
Клай попытался выпутаться из одеяла, но поначалу оно не
хотело его отпускать. Он запрыгал к внутренней двери, одновременно сдирая
одеяло с ног и поглядывая на Салем-стрит в уверенности, что в соседних домах
сейчас начнут зажигаться огни, пусть и помнил, что электричество отключено; в
уверенности, что кто-то — возможно, владелец оружия и большой любитель
современной техники, мистер Никерсон, живущий через три дома на противоположной
стороне улицы — выйдет на свою лужайку и закричит сам, требуя, чтобы кто-нибудь
угомонил эту девчонку. «Не заставляйте меня приходить к вам! — проорал бы
мистер Никерсон. — Не заставляйте меня приходить к вам и пристрелить ее!»
Или ее крики могли привлечь мобилопсихов, которые слетелись
бы на них, как мотыльки — на свет лампы. Пусть Том и считал, что все они
мертвы, но Клай верил в это не больше, чем в дом Санта-Клауса на Северном
полюсе.
Но Салем-стрит, во всяком случае, их квартал, к западу от
центра города и рядом с той его частью, которую Том называл Гранада-Ханлендс,
оставалась темной и молчаливой, без всякого движения. Даже зарево пожара в
Ривере и то поблекло.
Клай наконец-то избавился от одеяла, прошел в дом,
остановился у лестницы, вглядываясь в темноту. Теперь он слышал голос Тома, не
слова, а тон, ровный, успокаивающий. Леденящие кровь крики девушки начали
прерываться хриплыми вздохами, потом рыданиями, нечленораздельными звуками,
которые постепенно перешли в слова. Клай уловил одно из них: кошмар. Голос Тома
не утихал, монотонно гудел, лгал ради спокойствия: все уже хорошо, утром, вот
увидишь, будет только лучше. Клай отчетливо представлял их себе, сидящих бок о
бок на кровати в спальне для гостей, в пижамах с монограммой «ТМ» на нагрудном
кармане. Мог даже нарисовать. Эта мысль вызвала улыбку.
Убедившись, что больше криков не будет, Клай вернулся на
крыльцо. Там было прохладно, но с холодом он быстро справился, завернувшись в
одеяло. Сел на кушетку, оглядывая ту часть улицы, которую мог видеть. Слева, к
востоку от дома Тома, находился деловой район. Ему показалось, что он видит
светофор на въезде на городскую площадь. С другой стороны, откуда они пришли,
выстроились такие же, как у Тома, дома. Все они растворялись в ночи.
— Где вы? — прошептал он. — Некоторые ушли на север и запад,
те, кто остался в здравом уме. Но остальные, куда вы подевались?
С улицы ему не ответили. Черт, может, Том был прав, и
мобильники отдали им команду рехнуться в три часа дня и умереть в восемь. Но
такой расклад слишком хорош, чтобы быть правдой. С другой стороны, он помнил,
что точно так же высказывался и о перезаписываемых компакт-дисках.
Молчание окутывало улицу перед ним. Молчание окутывало дом
за его спиной. Спустя какое-то время Клай вытянулся на кушетке, позволил глазам
закрыться. Подумал, что лишь подремлет, сомневался, что сможет заснуть. Однако
смог, и на этот раз ему ничего не снилось. Однажды, перед самым рассветом,
дворняга подошла к крыльцу по дорожке на лужайке, посмотрела на него,
похрапывающего, завернувшегося в одеяло, и проследовала дальше. Псина никуда не
торопилась. В это утро пищи в Молдене хватало, да и в последующие дни она могла
не беспокоиться о еде.
12
— Клай. Просыпайся.
Его трясла рука. Клай открыл глаза и увидел Тома, в синих
джинсах и серой рубашке. Крыльцо заливал блеклый свет. Клай посмотрел на часы,
перекидывая ноги через край кушетки. Двадцать минут седьмого.
— Ты должен это увидеть. — На бледном лице Тома отражалась
тревога, с обеих сторон усов появилась щетина. Подол рубашки с одной стороны
торчал из джинсов, волосы на затылке стояли дыбом.
Клай посмотрел на Салем-стрит, увидел собаку, которая, держа
что-то во рту, трусила мимо двух брошенных автомобилей в полуквартале к западу
от дома Тома. Больше никакого шевеления на улице не замечалось. В воздухе стоял
слабый запах дыма, долетавший то ли из Бостона, то ли из Ривера. Может, с обоих
пожарищ, но ветер по крайней мере стих. Клай повернулся к Тому.
