— Что-то делать — плохо, ничего не делать — тоже плохо, —
пробормотал он себе под нос и отвернулся от окна. Он даже не знал, сколь долго
смотрел на горящий стадион, и подавлял желание взглянуть на часы. Сдаться
крысе-панике так легко, он уже практически к этому подошел, но, если бы он
сдался, она быстро набросилась бы и на остальных. Прежде всего на Алису. Алисе
пока удавалось сохранять контроль над собой, но она балансировала на грани его
п??тери. На грани очень тонкой. «Такой тонкой, что через нее можно читать
газету», — могла бы сказать его играющая в «Бинго» мать. Сама еще будучи
ребенком, Алиса держалась прежде всего ради другого ребенка, чтобы тот не впал
в отчаяние.
Другой ребенок. Джордан.
Клай поспешил в холл, заметил, что у двери по-прежнему нет
четвертого рюкзака, и увидел спускающегося по лестнице Тома. Одного.
— Где пацан? — спросил Клай. Уши у него начали прочищаться,
но даже собственный голос пока доносился издалека, как голос другого человека.
И он подозревал, что с этим ему придется жить какое-то время. — Ты вроде бы
собирался помочь ему сложить вещи… Ардай говорил, что он принес из общежития
походный мешок…
— Он не пойдет. — Том потер щеку. Выглядел он усталым,
грустным, рассеянным. А еще, учитывая, что от усов осталась только половина, и
смешным.
— Что?
— Убавь громкость, Клай. Я не создаю новости, только их
докладываю.
— Тогда, ради Бога, скажи, о чем ты говоришь?
— Он не пойдет без директора. Он сказал: «Вы меня не
заставите». И если ты серьезно думаешь о том, что уйти мы должны сегодня, я
полагаю, он прав.
Алиса появилась из кухни. Она умылась, завязала волосы на
затылке, надела новую рубашку, почти до колен, кожа у нее горела. Клай полагал,
что точно так же блестит кожа и у него. Наверное, им еще повезло, что обошлось
без волдырей.
— Алиса, — Клай повернулся к девушке, — мне нужно, чтобы ты пустила
в ход свои женские чары и уговорила Джордана. Он упрямится…
Она проскочила мимо него, словно он обращался не к ней.
Упала на колени рядом со своим рюкзаком, раскрыла, начала лихорадочно в нем
рыться. Он в недоумении наблюдал, как она выбрасывает из рюкзака вещи.
Посмотрел на Тома, увидел на его лице понимание и сочувствие.
— Что такое? — спросил он. — Ради Бога, в чем дело? — Он
почувствовал то самое раздражение, которое частенько вызывала у него Шарон в
тот последний год, когда они еще жили вместе, и ненавидел себя за то, что в
такой момент позволил себе пойти на поводу у эмоций. Но, черт побери, только
новых осложнений им сейчас и не хватало. Он провел рукой по волосам. — В чем
дело?
— Посмотри на ее запястье, — ответил Том.
Клай посмотрел. Увидел только грязный кусок шнурка, но
кроссовки не было. Почувствовал, как засосало под ложечкой. Может, все было не
так уж и абсурдно. Если кроссовка так много значила для Алисы, предположил он,
может, в ней что-то было. Даже если это обычная кроссовка.
Запасные футболка и свитер (с надписью на груди «ГЕЙТЕН
БУСТЕРС КЛАБ»), которые она уложила в рюкзак, полетели на пол. Покатились
запасные батарейки. Фонарик упал, пластмассовая крышка, закрывавшая стекло,
треснула. Этого хватило, чтобы убедить Клая, что он имеет дело не со скандалом,
какие устраивала Шарон Ридделл из-за отсутствия в доме орехового кофейного
напитка или мороженого «Чанки Манки». Нет, Алису охватил безотчетный ужас.
Он подошел к Алисе, присел рядом, взял за запястья.
Чувствовал, как летят секунды, складываются в минуты, которые они могли бы
использовать для того, чтобы уйти из города. Но также чувствовал, с какой
частотой бьется ее сердечко. И видел ее глаза. Их переполняла не паника, а
агония, и Клай осознал, что в этой маленькой кроссовке для нее сложилось все:
мать и отец, подруги, Бет Никерсон и ее дочь, ад Тонни-Филд, все.
— Ее тут нет! — взвизгнула Алиса. — Я думала, что запаковала
ее, но ошиблась! Я нигде не могу ее найти!
— Не можешь, маленькая, я знаю. — Клай все держал ее за
руки. Поднял одну, с повязанным на запястье шнурком. — Видишь? — Подождал, пока
взгляд сфокусируется на запястье, потом коснулся свободных концов под узлом,
где раньше был второй узел.
— Какие они длинные, — сказала она. — Раньше они не были
такими длинными.
Он попытался вспомнить, когда в последний раз видел
кроссовку. Говорил себе, что вспомнить такое невозможно, учитывая последние
события, а потом вдруг понял, что вспомнил. И очень отчетливо. Он видел
кроссовку, когда Алиса помогала Тому поднять его на ноги, после взрыва второй
цистерны с пропаном. Девушка была вся в крови, обрывках материи, ошметках
плоти, но кроссовка болталась у нее на запястье. Он попытался вспомнить, была
ли кроссовка при ней, когда она ударом ноги сбросила горящий торс с пандуса. И
решил, что нет. Точно сказать не мог, но решил, что в тот момент кроссовки при
ней уже не было.
— Она отвязалась, маленькая. Отвязалась и упала.
— Я ее потеряна? — Она не могла в это поверить. На глазах
выступили первые слезы. — Ты уверен?
— Более чем.
— Она приносила мне удачу. — Слезы катились по щекам.
— Нет, — подошедший Том обнял ее за плечи. — Твоя удача —
мы.
Она посмотрела на него.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что нас ты нашла первыми, — ответил Том. — И мы
по-прежнему с тобой.
Она обняла их обоих, они — ее и друг друга, и на какое-то
время они застыли тесной кучкой, среди разбросанных по полу вещей Алисы.
25
Огонь добрался до лекционного корпуса, который директор
назвал Хэкери-Холл. Потом, где-то к четырем часам утра, ветер стих и уже не мог
разносить его дальше. Когда рассвело, кампус Гейтенской академии вонял
пропаном, сгоревшим деревом и большим количеством сгоревших тел. Яркое небо
идеального октябрьского утра Новой Англии пятнал поднимающийся столб
серо-черного дыма. И резиденция директора Читэм-Лодж оставалась обитаемой. В
конце концов сработал принцип домино: директор не мог путешествовать без
автомобиля, путешествие на автомобиле не представлялось возможным, а Джордан не
хотел уходить без директора. И Ардай не смог его убедить уйти. Алиса же,
смирившаяся с потерей талисмана, отказалась уходить без Джордана. Том не пошел
бы без Алисы. И Клай не мог заставить себя уйти без этой парочки, хотя и
ужаснулся, обнаружив, что эти двое, только-только появившиеся в его жизни,
временно стали для него важнее собственного сына. При этом он по-прежнему
верил, что им придется заплатить высокую цену за содеянное на Тонни-Филд, если
они останутся в Гейтене, не говоря уж о том, что их найдут на месте
преступления.
