— Не удерживай, Господи, щедрот Твоих от нас; милость Твоя и
истина Твоя да охраняют нас непрестанно. Ибо окружили нас беды неисчислимые;
постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на
головах наших; сердца наши оставили нас. Благоволи, Господи, избавить нас;
Господи! Поспеши на помощь нам.
Алиса держалась за свою кроссовку и плакала у изножья
могилы. Стояла с поникшей головой. Всхлипывала часто и тихо.
Том продолжал, протянув руку над свежей могилой ладонью
вниз, со сжатыми пальцами:
— Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душам
нашим! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие нам зла. Да
смятутся от посрамления своего говорящие нам: «Хорошо! Хорошо!» Вот лежит
мертвый, прах земной…
— Я так сожалею, директор! — дрожащим голосом вскричал
Джордан. — Я так сожалею, это неправильно, сэр! Я так сожалею, что вы умерли… —
Его глаза закатились, и он рухнул на свежую могилу. Туман тут же распластал по
нему жадные белые пальцы.
Клай поднял его, пощупал пульс на шее. Сильный и ровный.
— Просто лишился чувств. Что ты такое декламировал, Том?
Том покраснел, смутился.
— Довольно вольную адаптацию сорокового псалма
[112]
. Давайте
отнесем мальчика в дом.
— Нет, — возразил Клай. — Если он не очень длинный, дочитай
до конца.
— Да, пожалуйста, — присоединилась к Клаю Алиса. — Дочитай.
Он прекрасен. Прямо-таки бальзам на рану.
Том вновь повернулся лицом к могиле. Возможно, брал себя в
руки, а может, вспоминал, откуда нужно продолжить:
— Вот лежит мертвый, прах земной, а здесь стоим мы, живые,
бедные и нищие. Господи, подумай о нас. Ты — помощь наша и избавитель наш; Боже
мой, не замедли. Аминь.
— Аминь, — хором повторили Клай и Алиса.
— Давайте отнесем мальчика в дом, — повторил Том. — Тут
чертовски холодно.
— Тебя этому научили святые Ханны из Первой церкви
Христа-Искупителя Новой Англии?
— Да, — кивнул Том. — Я многие псалмы знаю наизусть, за это
полагался дополнительный десерт. Еще меня научили просить милостыню на углах и
за двадцать минут подсовывать листовки под дворники всех автомобилей на стоянке
возле универмага «Сире» с проповедью «Миллион лет в аду» или «Ни одного глотка
воды». Давайте уложим мальчика в постель. Готов спорить, завтра он будет спать
до четырех пополудни, а проснется в куда лучшем состоянии.
— А что будет, если придет этот мужчина с порванной щекой и
увидит, что мы еще здесь, хотя он велел нам уйти? — спросила Алиса.
Клай подумал, что это хороший вопрос, но не тот, над которым
нужно долго размышлять. То ли Порватый даст им еще один день, то ли не даст. И
когда Клай с Джорданом на руках вернулся в дом, он понял, что слишком устал,
чтобы тревожиться из-за завтрашнего решения Порватого.
2
Где-то в четыре утра Алиса пожелала Клаю и Тому спокойной
ночи и поплелась спать. Двое мужчин сидели на кухне, пили ледяной чай, много не
разговаривали. Похоже, говорить было не о чем. Потом, где-то перед самым
рассветом, до них долетел еще один из этих ужасных стонов, долетел издалека, с
северо-востока, выкатившись из тумана. Стон этот завибрировал в воздухе, как
крик призрака в старом фильме ужасов, потом начал таять, и тут же ему ответил
куда более громкий стон, из Гейтена, куда Порватый увел свое новое, большое
стадо.
Клай и Том вышли на парадное крыльцо, раскидывая барьер из
оплавленных бумбоксов, чтобы добраться до лестницы. Ничего не смогли увидеть.
Весь мир стал белым. Какое-то время постояли, потом вернулись в дом.
Ни стон смерти, ни ответ гейтенских мобилопсихов не
разбудили ни Алису, ни Джордана. Том и Клай могли этому только порадоваться.
Атлас дорог, мятый, с загнутыми углами, лежал на разделочном столике в кухне.
Том пролистал его.
— Возможно, кричали в Хуксеттеили Санкуке. Это большие
города на северо-востоке… большие для Нью-Хэмпшира. Интересно, скольких они
убили. И как они это сделали.
Клай покачал головой.
— Надеюсь, что много. — Том сухо, невесело улыбнулся. —
Надеюсь, не меньше, чем мы, и они медленно поджаривались. Я думаю об одной
ресторанной сети, которая рекламировала жареных кур. Мы уходим завтра ночью?
— Если Порватый позволит нам пережить день, полагаю, нам
придется уйти. Или ты так не думаешь?
— Не вижу выбора, — ответил Том, — но вот что я тебе скажу,
Клай. У меня такое ощущение, что я — бычок, которого ведут вниз по наклонному
жестяному желобу на бойню. И запах крови моих му-у-братьев буквально бьет в
нос.
Клай ощущал то же самое, но оставался прежний вопрос: «Если
этот групповой разум жаждал убийства, почему не сделать этого здесь?» Они могли
убить их вчера днем, вместо того чтобы заваливать парадное крыльцо оплавленными
бумбоксами и класть сверху любимую кроссовку Алисы.
Том зевнул.
— Хочу спать. Сможешь посидеть еще пару часов?
— Пожалуй, — ответил Клай. По правде говоря, сна не было ни
в одном глазу. Тело, конечно, выбилось из сил, но мысли бежали и бежали. А если
вдруг замедляли ход, он вспоминал звук, который издавала авторучка, когда он
вынимал ее из глаза директора, тихий скрежет металла по кости. — А что?
— Потому что, если они решат убить нас сегодня, я сам о себе
позабочусь. Сделаю все по-своему, их способ я уже видел. Ты согласен?
Если коллективный разум, который представлял Порватый,
действительно мог заставить директора воткнуть ручку в глаз, подумал Клай, то
четверо оставшихся обитателей Читэм-Лодж вскорости могли выяснить, что вариант
самоубийства исключается. Но не хотелось отправлять Тома спать с этой мыслью.
Поэтому он просто кивнул.
— Я возьму автоматическое оружие наверх. Ты оставишь себе
этот большой старый револьвер сорок пятого калибра?
— Точно. Любимчика Бет Никерсон.
— Тогда спокойной ночи. И если увидишь, что они идут… или
почувствуешь, что они идут… кричи. — Том помолчал. — Если у тебя будет время.
Или если они тебе позволят.
Клай наблюдал, как Том уходит из кухни, думая, что Том
постоянно на шаг опережает его. Думая, как сильно он любит Тома. Думая, что ему
хотелось бы узнать Тома получше. Думая, что шансы на это невелики. А Джонни и
Шарон? Никогда прежде они не были так далеко.
