Он подвинулся к ней ближе и, в свой черед опершись локтями на стол, весело воскликнул:
— Постойте, но вы мне все скажете! Зачем же таиться теперь? Говорите-ка, что вы сделали?
Она, не соглашаясь, медленно качала головой и покусывала папиросу.
— Значит, что-нибудь ужасное? Или вы боитесь, что я не в силах расплатиться? Подождите, я попробую угадать… Вы писали папе римскому и потихоньку от меня совали какие-нибудь образки ко мне в умывальник?
Она рассердилась на его шутку и пригрозила уйти, если он будет продолжать:
— Не смейтесь над религией. Это принесет вам несчастье.
Потом, успокоившись и отогнав рукой дым, который, видимо, был неприятен Ругону, она смазала с особенным выражением:
— Я ходила ко многим. Я приобретала для вас друзей.
У нее было злое желание рассказать ему все. Ей хотелось, чтобы он узнал, каким образом она помогала ему добиться успеха. Этим признанием она смогла бы наконец удовлетворить свою давнюю, терпеливо скрываемую злобу. Если бы он настоял, она рассказала бы самые мелкие подробности. Эти прошлые воспоминания веселили ее, кружили ей голову, заставляли гореть ее лицо, озолоченное мягкою тенью.
— Да, да, — повторила она. — То были люди вам очень враждебные, и мне приходилось их для вас завоевывать, милый.
Ругон сильно побледнел. Он понял.
— А! — только и сказал он.
Он хотел уклониться от этой темы. Но она уверенно, в упор уставилась на него своими большими черными глазами и засмеялась грудным смехом. Он уступил и стал спрашивать:
— Господин де Марси, да?
Отгоняя дым за плечо, она утвердительно кивнула головой.
— Кавалер Рускони?
Она опять подтвердила:
— Да.
— Господин Лебо, господин де Сальнев, господин Гюйо-Лапланш?
Она все время отвечала «да». Однако при имени де Плюгерна запротестовала. Нет, что касается этого человека, то нет. С торжествующим выражением лица, делая маленькие глотки, она допила рюмку шартреза.
Ругон встал. Он прошел в конец комнаты, затем вернулся, остановился за ее спиной и сказал, дыша ей в самый затылок:
— Почему же тогда не со мной?
Она быстро повернулась, опасаясь, что он поцелует ее волосы:
— С вами? К чему? Зачем же с вами? Какие глупости вы говорите! С вами у меня не было необходимости устраивать ваши дела.
Он с яростью поглядел на нее, а она громко расхохоталась:
— Вот простота! Даже пошутить нельзя: верит всему, что ему говорят! Милый, неужели вы считаете меня способной на такие делишки? И все ради ваших прекрасных глаз? Да ведь если бы я делала подобные гадости, то уж, наверное, не стала бы о них рассказывать. Нет, вы, право, смешной!
Ругон на минуту опешил.
В ее отрицаниях слышалась ирония, и он понял, что она дразнит его. Ее грудной, воркующий смех, ее горящие глаза, — все подтверждало ее признания, все говорило — да.
Он протянул руки, чтобы обнять ее, но в эту минуту постучали в третий раз.
— Ну и пусть! — пробормотала она. — Я не брошу папиросы.
Вошел запыхавшийся курьер и, запинаясь, доложил, что его превосходительство министр юстиции желает видеть его превосходительство. Курьер все время искоса поглядывал на курящую даму.
— Скажите, что я ушел! — закричал Ругон. — Меня нет ни для кого, слышите!
Курьер вышел, пятясь и кланяясь. Ругон в бешенстве ударял кулаком по столам и стульям. Дышать не дают! Вчера к нему пристали даже в туалетной комнате, когда он брился. Клоринда решительно направилась к двери.
— Постойте! — сказала она. — Нам больше не помешают.
Она вынула ключ, вставила его изнутри и повернула два раза.
— Вот! Теперь пусть стучатся.
Вернувшись обратно, она остановилась у окна и стала скручивать третью папиросу. Он подумал, что она сдается, подошел к ней совсем близко и сказал, почти касаясь ртом ее шеи:
— Клоринда!
Она не шевельнулась, и он проговорил еще тише:
— Клоринда, почему ты не хочешь?
Обращение на «ты» ее ничуть не смутило. Она отрицательно покачала головой, но как-то неопределенно, будто желая его поощрить, подтолкнуть еще. Он не осмеливался коснуться ее и вдруг стал робок, ожидая позволения, словно школьник, растерявшийся при своей первой победе. Наконец он все-таки крепко ее поцеловал в затылок, у самых волос. Тогда она повернулась и, полная презрения, закричала:
— Вы опять принялись за старое, мой милый? Я думала, что это уже прошло… Ну и чудак! Целует женщину, промешкав полтора года!
Склонив голову, он бросился к ней, схватил ее руку и стал жадно целовать. Она не отнимала руки. Ничуть не сердясь, она продолжала посмеиваться.
— Прошу об одном: не откусите мне пальцев… Этого от вас я не ожидала! Вы были такой примерный, когда я приходила на улицу Марбеф. А теперь опять сошли с ума, только потому, что я вам наговорила разных мерзостей, которых мне, слава богу, никогда не приходилось делать! Вот вы какой! Что до меня, я не могу пылать так долго. Все кануло в вечность. Вы меня не хотели, а теперь я не хочу вас.
— Послушайте… Все, что вы пожелаете… — шептал он. — Я все сделаю, все отдам.
Но она все твердила «нет», наказывая его за то, что в свое время он пренебрег ею. Теперь она наконец вкусила сладость мести. Она добивалась для него могущества, чтобы отвергнуть его и оскорбить тем сильней.
— Никогда, никогда! — несколько раз повторила она. — Разве вы позабыли? Никогда!
Тогда Ругон постыдно пал к ее ногам. Он обхватил руками платье и через шелк целовал ее колени. Это было не мягкое платье госпожи Бушар, а какая-то груда материи, раздражавшая своей толщиной и в то же время опьянявшая запахом. Пожав плечами, она предоставила ему свои юбки. Но он осмелел, его руки скользнули вниз, нащупывая ее ноги под краем оборок.
— Осторожней! — спокойно сказала она.
Но Ругон еще глубже запускал руки. Тогда она приставила к его лбу горящий кончик своей папиросы. Он откинулся с легким криком, хотел снова броситься к ней, но она скользнула к камину и, прислонившись к стене, схватила шнурок звонка.
— Я позвоню, — заявила она. — Я скажу, что вы меня заперли!
Он круто повернулся, сжал кулаками виски, сильная дрожь пробежала по его телу. Несколько мгновений он стоял неподвижно. Он боялся, что голова его лопнет. Ему надо было как-нибудь успокоиться. В ушах шумело, глаза застилало красным туманом.
— Я скотина, — прошептал он. — Это глупо.
Клоринда засмеялась с видом победительницы и отчитала его. Зря он презирает женщин; когда-нибудь он узнает, что бывают женщины, стоящие кое-чего. Потом она снова заговорила привычным тоном хорошей девочки:
