— Что же, состоится в понедельник базар? — спросила г-жа Марти.
— Конечно, сударыня, — отвечал Муре голосом нежным, как флейта, тем актерским голосом, к которому он прибегал, разговаривая с женщинами.
— Знаете, мы все придем, — вмешалась Анриетта. — Говорят, вы готовите чудеса.
— Чудеса? Как сказать… — прошептал Муре со скромным и в то же время самодовольным видом. — Моя единственная цель — заслужить ваше одобрение.
Но они забросали его вопросами. Г-жа Бурделе, г-жа Гибаль, даже Бланш желали знать, что там будет.
— Расскажите же нам поподробнее, — настойчиво повторяла г-жа де Бов. — Мы умираем от любопытства.
Они окружили его, но Анриетта заметила, что он еще не выпил ни одной чашки чая. Тут дамы страшно всполошились, и четверо из них тотчас изъявили готовность за ним ухаживать, при условии, однако, что, выпив чаю, он ответит на все их вопросы. Анриетта наливала, г-жа Марти держала чашку, а г-жа де Бов и г-жа Бурделе оспаривали друг у друга честь положить в нее сахар. Муре не пожелал сесть и принялся медленно пить чай стоя, поэтому дамы приблизились к нему и заключили его в плен тесным кругом своих юбок. Приподняв головы, они смотрели на него блестящими глазами и улыбались ему.
— Что представляет собой ваш шелк «Счастье Парижа», о котором так кричат все газеты? — нетерпеливо спросила г-жа Марти.
— Это замечательный фай, — отвечал он, — плотный, мягкий и очень прочный… Сами увидите, сударыня. И нигде, кроме нас, вы его не найдете, потому что он приобретен нами в исключительную собственность.
— Возможно ли? Хороший шелк по пять франков шестьдесят! — с вожделением воскликнула г-жа Бурделе. — Просто не верится…
С тех пор как стали рекламировать этот шелк, он занял большое место в их жизни. Они говорили о нем, мечтали о нем, мучились желанием и сомнениями. И в том болтливом любопытстве, которым они досаждали молодому человеку, своеобразно проявлялись темпераменты покупательниц: г-жа Марти, увлекаемая неистовой потребностью тратить, покупала в «Дамском счастье» без разбора все, что появлялось на витринах; г-жа Гибаль прогуливалась там часами, никогда ничего не покупая, счастливая и довольная тем, что услаждает свой взор; г-жа де Бов, стесненная в средствах, постоянно томилась непомерными желаниями и дулась на товары, которых не могла унести с собой; г-жа Бурделе, с чутьем умной и практичной мещанки, направлялась прямо на распродажи и в качестве хорошей хозяйки и женщины, не способной поддаваться азарту, пользовалась большими магазинами с такой ловкостью и благоразумием, что и впрямь достигала основательной экономии; наконец, Анриетта, женщина чрезвычайно элегантная, покупала там только некоторые вещи, как-то: перчатки, чулки, трикотаж и простое белье.
— У нас будут и другие ткани, замечательные как по дешевизне, так и по качеству, — продолжал Муре певучим голосом. — Рекомендую вам, например, нашу «Золотистую кожу», это тафта несравненного блеска… У нас большой выбор шелков разнообразнейших расцветок и рисунков, они отобраны нашим закупщиком среди множества образцов. Что касается бархата, вы найдете богатейший подбор различных оттенков… Предупреждаю вас, что этой зимой будет модно сукно. Вы найдете у нас превосходные двусторонние ткани, отличные шевиоты…
Дамы слушали его, затаив дыхание, и еще теснее сомкнули круг; их уста приоткрывались в неопределенной улыбке; а лица, как и все их существо, тянулись к искусителю. Глаза у них туманились, легкие мурашки пробегали по спине. А он, несмотря на волнующие ароматы, исходившие от их волос, был по-прежнему невозмутим, как завоеватель. После каждой фразы он отпивал глоток; аромат чая смягчал эти более резкие запахи, в которых было что-то чувственное. Барон Гартман, не переставая наблюдать за Муре, все больше восхищался этим обольстителем, который так владеет собой и так силен, что может играть женщиной, не поддаваясь исходящему от нее опьянению.
— Итак, в моде будут сукна? — переспросила г-жа Марти, обезображенное лицо которой похорошело от воодушевления и кокетства. — Надо будет посмотреть.
Госпожа Бурделе вскинула на Муре свой ясный взгляд и спросила:
— Скажите, распродажа остатков у вас по четвергам? Я подожду до четверга, мне ведь надо одеть целую ораву.
И, повернув изящную белокурую головку к хозяйке дома, она спросила:
— Ты шьешь по-прежнему у Совер?
— Да, — отвечала Анриетта. — Совер берет очень дорого, но что поделаешь: только она во всем Париже и умеет сшить корсаж… Кроме того, что бы ни говорил господин Муре, а у нее материи самых красивых рисунков, таких нигде больше не найдешь. Я не желаю видеть свое платье на плечах каждой встречной.
Муре сначала скромно улыбнулся. Затем он дал понять, что г-жа Совер покупает материи у него; спору нет, некоторые она получает непосредственно от фабрикантов и в таких случаях обеспечивает себе право собственности; но что касается, например, черных шелков, она обычно подстерегает хороший товар в «Дамском счастье» и делает значительные закупки, а затем сбывает материю по удвоенной или утроенной цене.
— Поэтому я не сомневаюсь, что ее доверенные скупят у нас все «Счастье Парижа». И в самом деле, зачем ей платить за этот шелк на фабрике дороже, чем она заплатит у нас!.. Ведь мы, честное слово, продаем его в убыток.
Это был последний удар. Мысль приобрести товар, продающийся в убыток, подхлестнула в дамах всю жадность покупательницы, которая получает особое удовольствие от сознания, что ей удалось обставить торговца. Муре знал, что женщины не в силах устоять перед дешевизной.
— Да мы вообще все продаем за бесценок! — весело воскликнул он, взяв со столика веер г-жи Дефорж. — Вот хотя бы этот веер… Сколько вы, говорите, за него заплатили?
— За кружева двадцать пять франков и за оправу двести, — ответила Анриетта.
— Ну что ж, за такие кружева это недорого. Однако мы продаем их по восемнадцать франков. Что же касается оправы, то это чудовищный грабеж. Я никогда не посмею продать такой веер дороже девяноста франков.
— Что я говорила! — воскликнула г-жа Бурделе.
— Девяносто франков, — прошептала г-жа де Бов. — Надо в самом деле сидеть без гроша, чтобы пропустить такой случай.
Она взяла веер и снова принялась разглядывать его вместе с Бланш; на ее крупном правильном лице, в больших томных глазах появилось выражение сдержанной зависти и отчаяния оттого, что она не может удовлетворить свой каприз. Веер вторично обошел всех дам среди замечаний и возгласов. Между тем господа де Бов и Валаньоск отошли от окна. Первый снова сел позади г-жи Гибаль, обшаривая взглядом ее корсаж и в то же время сохраняя величественный и корректный вид, а молодой человек склонился к Бланш, намереваясь сказать ей что-нибудь приятное.
— Черные кружева в белой оправе — это несколько мрачно. Как вы находите, мадемуазель?
— Я видела однажды перламутровый веер с белыми перьями, — в нем было что-то девически юное… — отвечала она серьезно, и одутловатое лицо ее ничуть не оживилось.
