— Убирайся, убирайся!.. Укладывай свои вещи — и вон отсюда!
Г-жа Шанто осталась на площадке лестницы второго этажа. Вся сцена произошла с такой быстротой, что она не успела вмешаться. Наконец к ней вернулся дар речи. Прежде всего она приказала сыну запереться у себя в комнате; затем попыталась успокоить Полину, прикинувшись изумленной. А Полина преследовала Луизу до самой ее комнаты, не переставая кричать:
— Убирайся, убирайся!
— Как так? Куда? Да ты с ума сошла!
Тогда девушка, задыхаясь, рассказала всю историю. Она испытывала непреодолимое отвращение. Для ее прямой натуры этот поступок был самым позорным, которому нет ни извинения, ни оправдания. Чем больше думала она о случившемся, тем больше выходила из себя, возмущенная страшной ложью и оскорбленная в своей верной любви: ведь отдавая себя, отдаешь без возврата.
— Убирайся! Сейчас же укладывай свои вещи и убирайся!
Луиза, озадаченная и смущенная, не находила слов в свою защиту. Она уже открыла ящик комода, собираясь вынуть белье.
Тогда г-жа Шанто рассердилась.
— Оставайся, Луиза!.. Я тут хозяйка или нет? Кто смеет распоряжаться и позволяет себе выгонять моих гостей?.. Это становится невыносимо!.. Мы здесь не на рынке!
— Ты, значит, ничего не знаешь?.. — закричала Полина. — Я только что застала ее наверху с Лазаром!.. Он ее целовал!
Мать пожала плечами. Вся накопившаяся в ее душе злоба вылилась в одном постыдном намеке.
— Они шалили, что же тут худого? Разве когда ты лежала в постели и он ухаживал за тобой, мы доискивались, что вы там делаете?
Возбуждение Полины сразу исчезло. Она стояла неподвижная, страшно бледная, сраженная этим обвинением, направленным против нее. После всего она же и виновата! Тетка, видимо, думает о ней ужасные вещи!
— Что ты хочешь этим сказать? — прошептала она. — Если бы ты действительно так думала, ты бы не потерпела этого в своем доме!
— Э, вы вполне взрослые люди! Но я не хочу, чтобы мой сын всегда дурно вел себя… Оставь, пожалуйста, в покое тех, которые еще могут стать порядочными женщинами.
Полина на минуту умолкла, устремив свои большие ясные глаза на г-жу Шанто. Та не выдержала ее взгляда и отвернулась. Тогда Полина, уходя к себе в комнату, отчеканила:
— Хорошо, в таком случае уеду я!
Вновь наступило молчание, тяжелое молчание; весь дом словно замер. И вдруг среди этой внезапной тишины раздался стон больного, похожий на стон умирающего, покинутого животного. Разрастаясь и ширясь, он становился все явственнее и наконец заполнил собою весь дом.
Теперь г-жа Шанто раскаивалась в своем необдуманно высказанном подозрении. Она вскоре почувствовала, что нанесла Полине непоправимую обиду, и обеспокоилась, как бы девушка не привела в исполнение свою угрозу и не уехала немедленно. Такая сумасбродка способна на все; а что тогда станут говорить про нее и мужа, если воспитанница повсюду станет рассказывать о причине семейного разлада? Она, может быть, отправится к доктору Казакову, и тогда это будет просто скандал на всю округу. В глубине души г-жу Шанто больше всего пугало прошлое — растрата денег: теперь пришлось бы за нее отвечать.
— Не плачь, Луиза… — повторяла она, снова охваченная гневом. — Видишь, в каком мы положении очутились по ее вине. Постоянные скандалы, ни минуты нет покоя!.. Я постараюсь все уладить.
— Умоляю вас, — прервала ее Луиза, — позвольте мне уехать! Мне будет слишком тяжело оставаться здесь… Она права, я уеду.
— Во всяком случае, не сегодня вечером. Я должна сама отвезти тебя к отцу… Подожди, я пойду посмотрю, действительно ли она укладывается.
Г-жа Шанто тихонько подкралась к дверям Полины и стала прислушиваться. Полина быстрыми шагами ходила по комнате, открывая и закрывая шкафы и ящики. Первым побуждением г-жи Шанто было зайти в комнату и вызвать объяснение, которое потопило бы все случившееся в слезах. Но затем она испугалась, что будет запинаться и краснеть перед девчонкой; это усилило ее ненависть. Вместо того, чтобы постучаться в дверь, она спустилась на кухню, стараясь ступать как можно тише. В голове ее созрел новый план.
— Слышала, какую сцену нам сейчас устроила барышня? — спросила она Веронику, которая яростно чистила медную посуду.
Кухарка, низко нагнувшись, ничего не отвечала.
— Она становится невыносимой! Я ничего не могу с ней поделать… Представь себе, она хочет теперь уехать от нас… Да, да, она укладывается!.. Не зайдешь ли ты к ней? Не попытаешься ли ты ее образумить?
Ответа не последовало.
— Ты оглохла?
— Если я не отвечаю, значит, не хочу! — крикнула Вероника вне себя от гнева, изо всех сил натирая тряпкой подсвечник. — Она совершенно права! На ее месте я бы давно сбежала!
Г-жа Шанто слушала, раскрыв рот от удивления: она была ошеломлена этим потоком слов.
— Вы знаете, сударыня, я болтать не люблю, но раз меня тянут за язык, я уж все выкладываю… Так-то. В тот день, когда вы привезли малышку, я готова была ее вышвырнуть в море; но я не выношу, когда обижают людей. А вы все ее терзаете, да еще как! В один прекрасный день я надаю пощечин первому, кто посмеет ее тронуть!.. Вы меня можете рассчитать, наплевать мне на это! Уж я-то ей все расскажу про вас. Да, да, все, что вы делали! Эх, вы, а еще порядочные люди называетесь!
— Замолчи ты, бешеная! — проворчала г-жа Шанто, встревоженная этой новой сценой.
— Нет, я не замолчу!.. Гадко это, слышите! Меня уже сколько лет бесит! Вам, видно, мало того, что вы ее обобрали! Вы еще хотите разбить ей сердце!.. О, я знаю, что говорю, я видела все ваши проделки!.. Господин Лазар не лучше вас; он, быть может, не такой сквалыга, как вы, да уж больно себя любит и может от скуки довести ее до могилы… Вот горе! Ведь есть же такие несчастные, которые и родятся для того, чтобы другие их поедом ели!
Она отшвырнула подсвечник, схватила кастрюлю и стала так ее натирать, что та загремела, как барабан.
Тем временем г-жа Шанто соображала, выгнать ли ей из дому Веронику или нет. Наконец она овладела собой и холодно спросила:
— Значит, ты не хочешь с ней поговорить?.. Это ради нее самой, чтобы она не наделала глупостей.
Вероника молчала.
Наконец она буркнула:
— Я все-таки пойду… Правда правдой, а безрассудство до добра никогда не доводит.
Она вымыла руки, затем сняла грязный передник. Когда она решилась отворить дверь в коридор, чтобы выйти на лестницу, донесся жалобный вопль. Это кричал Шанто, непрестанно, с надрывом. Г-же Шанто, следовавшей за Вероникой, пришла в голову мысль.
— Скажи ей, — настойчиво произнесла она вполголоса, — что нельзя же в таком состоянии оставлять господина Шанто… Слышишь?
