Умирающая билась на постели, словно ее хотели задушить.
— Нет, нет! У тебя есть ножницы, ты нарочно вонзаешь их мне в тело… Я-то ведь чувствую, я вся в крови.
Девушка с болью в сердце отходила в сторону; она еле держалась на ногах от усталости и горя, страдая, что ее доброта была бессильна перед недоверием. Чтобы оказать малейшую помощь, ей нужно было терпеть грубость и оскорбления, которые доводили ее до слез. Иногда она в изнеможении падала на стул и горько плакала, не зная, как ей вернуть прежнюю привязанность тетки, превратившуюся теперь в дикую ненависть. Но вскоре она смирилась и прибегала к новым ухищрениям, проявляя по отношению к больной еще большую нежность. Однако в этот день ее настойчивость вызвала такую сцену, от которой Полина долго не могла прийти в себя.
— Тетя, — сказала она, поднося ложку с лекарством, — тебе пора принять микстуру. Ты ведь знаешь, что доктор велел принимать ее аккуратно.
Г-жа Шанто потребовала, чтобы ей показали склянку, и даже ее понюхала.
— Это то лекарство, что мне давали вчера?
— Да, тетя.
— Я не стану его принимать.
Наконец лаской и уговорами Полине удалось заставить больную принять микстуру. Лицо г-жи Шанто выражало сильное недоверие; едва только она попробовала лекарство, как тотчас же выплюнула все на пол; она сильно закашлялась, бормоча между приступами кашля:
— Это купорос, меня всю обожгло!
Ненависть и страх перед Полиной, постоянно нараставшие в душе г-жи Шанто с того дня, как она взяла у девушки первые двадцать франков, прорвались теперь во время крайнего обострения болезни и вылились в потоке безумных речей. Девушка, ошеломленная, слушала и не находила слов себе в защиту.
— Ты думаешь, я ничего не чувствую? Ты кладешь мне в пищу медь и купорос… Вот отчего я и задыхаюсь. У меня ничего не болит, я бы могла сегодня встать, если бы ты вчера не подсыпала мне в бульон окись меди… Да, я тебе надоела, ты хотела бы меня уморить. Но у меня крепкое здоровье, я еще тебя переживу.
Речь ее становилась все более сбивчивой, она задыхалась, губы ее так почернели, что казалось, вот-вот наступит катастрофа.
— О тетя, тетя! — шептала в ужасе Полина. — Если бы ты только знала, какой вред ты себе приносишь!
— А тебе только этого и нужно, ведь правда? Да, я тебя хорошо знаю, твой план созрел давно. Ты только затем и вошла в наш дом, чтобы всех погубить и разорить. Твоя цель — забрать дом в свои руки, а я тебе мешаю… Ах, дрянь ты этакая! Отчего я тебя не уничтожила в первый же день… Я тебя ненавижу, ненавижу!
Полина стояла неподвижно и тихо плакала. С уст ее срывалось только:
— Боже мой!.. Боже мой!..
Наконец силы г-жи Шанто иссякли. Приступ злобы сменился детским ужасом. Она упала на подушки.
— Не подходи ко мне, не трогай меня… Если ты до меня дотронешься, я закричу… Нет, нет, я не стану пить! Это отрава.
Больная скрюченными пальцами натягивала на себя одеяло, зарывала голову в подушки, сжимала губы. Когда племянница, растерянная, подходила к ней, стараясь ее успокоить, она начинала рыдать.
— Тетя, будь же благоразумна… Я тебя ничего не заставлю принимать, если ты сама не захочешь.
— Но у тебя бутылка… О, я боюсь, я боюсь!
Г-жа Шанто была в агонии; она в ужасе закинула голову, на лице проступили лиловые пятна. Девушка, боясь, что тетка умрет у нее на руках, позвала Веронику. С большим трудом удалось им вместе приподнять больную и уложить на подушки.
Теперь собственные страдания Полины, ее любовные муки окончательно померкли перед общим горем. Она уже не думала о своей ране, которая еще накануне мучительно ныла; она не испытывала больше ни злобы, ни ревности — это было ничто по сравнению с таким огромным несчастьем. Все растворилось в чувстве бесконечной жалости. Ей хотелось любить еще больше, посвятить свою жизнь другим, переносить несправедливости и оскорбления, лишь бы облегчить страдания близких. Это была мужественная готовность взвалить на свои плечи чуть ли не все людские горести. С этой минуты она уже не предавалась слабости и проявляла у этого ложа смерти такое же безропотное спокойствие, какое обнаруживала тогда, когда ей самой угрожала смерть. Она была ко всему готова, не гнушаясь ничем. Вернулась даже прежняя привязанность к тетке; она прощала ей все неистовые оскорбления и жалела ее за ненависть, которую она столько времени копила. Полине хотелось вернуть невозвратные дни, она любила тетку опять так же, как десятилетней девочкой, когда г-жа Шанто однажды, ненастным вечером, привезла ее в Бонвиль.
В этот день доктор Казэнов приехал только после завтрака. Он задержался в Вершмоне: фермер сломал себе руку, и нужно было наложить лубок. Осмотрев г-жу Шанто и вернувшись на кухню, он не мог скрыть серьезности положения. Лазар находился здесь же и сидел у плиты, томимый мучительной праздностью.
— Надежды больше нет, правда? — спросил он. — Я сегодня ночью перечел работу Буйо о болезнях сердца…
Полина, спустившаяся на кухню вместе с Казэновом, посмотрела на него умоляющим взором. Казэнов с возмущением прервал Лазара. Он всегда сердился, когда болезнь принимала дурной оборот.
— Э, милый мой! Что это вы заладили: сердце да сердце! Разве можно что-нибудь утверждать? Я думаю, печень в гораздо худшем состоянии. Да. вот беда: когда машина испортилась, все выбывает из строя — и легкие, и желудок, и сердце. Вместо того, чтобы читать по ночам Буйо, — отчего вы и сами можете заболеть, — лучше бы выспались!
В доме было условлено говорить Лазару, что мать умирает от болезни печени. Он этому не верил и в часы бессонницы перелистывал свои старые учебники. Описания симптомов различных болезней смешались у него в голове, и слова доктора, что органы человеческого тела один за другим «выбывают из строя», испугали его еще больше.
— Сколько же, по-вашему, она может протянуть? — проговорил с трудом Лазар.
Казэнов развел руками.
— Две недели, может быть, месяц… Не спрашивайте меня, я могу ошибиться, и тогда вы будете вправе сказать, что мы ничего не знаем и ничего не в силах сделать… Просто страшно, какое ухудшение произошло со вчерашнего дня!
Вероника, которая тут же вытирала стаканы, посмотрела на доктора, разинув рот. Как? Значит, правда, что хозяйка так тяжело больна, что она помирает? До сих пор Вероника не верила в опасность болезни г-жи Шанто, не переставала ворчать, что это ее новая хитрость, — она-де хочет всех вокруг пальца обвести. Теперь Вероника остолбенела, и когда Полина велела ей пойти к больной, чтобы не оставлять ее одну, она вышла, вытирая руки о передник и повторяя:
— Ну, тогда другое дело, другое дело!..
— Доктор, — снова начала Полина, одна в доме не потерявшая головы, — надо бы подумать о дяде… Как вы полагаете, следует его подготовить? Повидайтесь с ним, прежде чем уедете.
