У себя Лазар пытался читать до двенадцати часов. Наконец он лег. Но спать не мог: мысль о Матье не давала ему покоя. Он все видел его на соломе с помутившимся взором, устремленным на дверь. Завтра его собака умрет… Невольно он каждую минуту приподнимался и прислушивался: ему вое чудилось, что он слышит лай Матье во дворе. До его напряженного слуха долетали всевозможные воображаемые звуки. Около двух часов ему послышались стоны, и он спрыгнул с кровати. Кто это плачет? Он вышел на площадку; в доме было тихо и темно. Из комнаты Полины не слышалось даже дыхания. Лазар больше не мог противиться желанию спуститься вниз. Надежда еще застать собаку в живых подгоняла его. Он наскоро натянул брюки, взял свечу и торопливо сошел с лестницы.
Войдя в сарай, Лазар увидел, что Матье уже нет на соломе, — он отполз в сторону и лежал на голой земле. Он посмотрел на хозяина, но уже не смог поднять головы. Лазар поставил свечу на старые доски и присел, с удивлением глядя на потемневшую вокруг землю. Вдруг сердце у него болезненно сжалось: он понял, что собака лежит в луже крови, и упал возле нее на колени. Жизнь покидала Матье, он слабо вильнул хвостом, а в его глубоких глазах мелькнул какой-то отблеск.
— Бедный мой старый пес… — шептал Лазар. — Бедный мой пес.
Он заговорил с ним.
— Погоди, я перенесу тебя на другое место… Не хочешь, тебе больно?.. Но ведь ты весь мокрый, а у меня нет даже губки!.. Хочешь пить?
Матье пристально смотрел на Лазара. Он начал задыхаться и хрипеть. Лужа крови бесшумно растекалась, словно в нее струился незримый источник. Лестница и рассохшиеся бочки отбрасывали длинные тени, свеча слабо озаряла помещение. Вдруг солома зашелестела: то была кошка Минуш, расположившаяся на подстилке Матье, но вспугнутая внезапным светом.
— Хочешь пить, мой бедный старый пес? — снова спросил Лазар.
Он нашел тряпку, окунул ее в плошку с водой и приложил к морде умирающего животного. Это, видимо, облегчило Матье; его потрескавшийся от жара нос немного охладился. Прошло полчаса. Лазар все время прикладывал свежую тряпку к носу собаки и не мог отвести от нее глаз; сердце у него сжималось от безмерной печали. Порой, словно у постели больного, у него мелькала безумная надежда: а вдруг эта простая примочка вернет Матье к жизни?
— Ну что, ну что? — сказал он вдруг. — Ты хочешь встать?
Дрожа от озноба, Матье пытался приподняться. Он напрягал лапы; икота сотрясала его тело и вздувала шею. Это был конец. Матье упал на колени хозяина, не сводя с него глаз. Он все старался видеть Лазара, хотя у него уже тяжелели веки. Потрясенный сознательным выражением глаз умирающего пса, Лазар держал его на коленях; и это большое тело, длинное и тяжелое, словно тело человека, билось в агонии у него на руках. Так продолжалось несколько минут. И Лазар увидел, как настоящие слезы, крупные слезы покатились из помутневших глаз, а из судорожно сжатой пасти высунулся язык, чтобы в последний раз лизнуть ему руку.
— Бедный мой старый песик! — воскликнул Лазар и разрыдался.
Матье кончился. Кровавая пена медленно стекала по каплям из пасти. Лазар положил его на землю; казалось, будто пес спит.
И тут Лазар еще раз почувствовал, что в жизни все кончается. Теперь умерла его собака, и, хотя это была только собака, Лазаром овладела страшная скорбь, отчаяние, в котором померкла вся его жизнь. Эта смерть напомнила ему другую кончину, и он страдал сейчас не меньше, чем когда шел по двору за гробом матери. В Матье еще оставалось что-то от матери, — теперь Лазар потерял ее совсем. Воскресли затихшие было муки, бредовые ночи, прогулки на сельское кладбище и ужас перед вечностью небытия.
Послышался шорох. Лазар обернулся и увидел Минуш, которая, сидя на соломе, спокойно умывалась лапкой. Скрипнула дверь, и вошла Полина; ее, как и Лазара, томила тревога, и она пришла посмотреть на Матье. Увидев ее, Лазар зарыдал еще сильнее, выдав свою скорбь о матери, которую всегда скрывал с болезненной стыдливостью.
— Боже мой, боже мой! — воскликнул Лазар. — Она так его любила!.. Помнишь? Когда он был еще совсем маленьким, она сама кормила его, а он бегал за ней по всему дому…
Затем он добавил:
— Никого у нас нет теперь, мы остались совсем одни…
Слезы показались на глазах у Полины. Она наклонилась, чтобы еще раз взглянуть на бедного Матье при слабом мерцании свечи. Полина не пыталась утешать Лазара; у нее опустились руки от отчаяния: она чувствовала себя ненужной и беспомощной.
VIII
Все мрачные мысли Лазара объяснялись, в сущности, одним: его вечно томила скука — тяжелая, постоянная скука, которая заливала его, словно мутная вода из отравленного источника. Он томился и за работой и во время отдыха и сам себе опостылел еще больше, чем его близкие. А между тем Лазар стыдился и краснел за свою праздность. Разве для человека его возраста не позор терять лучшие годы в этой дыре, в Бонвиле? До сих пор на это, правда, были свои причины; но теперь ничто не удерживало его здесь, и он презирал себя за никчемность, за то, что сидит на шее у родных, когда им самим почти не на что жить. Лазар должен был добыть для них крупное богатство, как он сам себе когда-то поклялся, а теперь показал свою полную несостоятельность. Правда, он все еще строил планы на будущее, задумывал грандиозные предприятия, мечтал о внезапном фантастическом обогащении. Но грезы разлетались, а Лазар не находил в себе мужества приняться за настоящее дело.
— Так дольше не может продолжаться, — часто говорил он Полине, — я должен работать. Мне хотелось бы основать газету в Кане.
Она всякий раз отвечала:
— Обожди, пока кончится траур, тебе незачем спешить… Обдумай все хорошенько, прежде чем браться за такое трудное дело.
По правде сказать, Полина, в душе дрожала при мысли об этой газете, хотя и желала, чтобы Лазар чем-нибудь занялся. Если предприятие кончится новой неудачей, это его совсем доконает; и она вспоминала его неосуществленные замыслы: музыку, медицину, завод — все, что он начинал и бросал. Через два часа после подобного разговора Лазар отказывался даже написать письмо — таким он себя чувствовал усталым и разбитым.
Прошло еще несколько недель, сильным приливом снова снесло три хижины в Бонвиле. Теперь, встречая Лазара, рыбаки спрашивали, бросил ли он бороться с морем. Оно, конечно, сколько ни бейся, ничего не поделаешь, но все же досадно смотреть, как пропадает даром столько хорошего дерева. В их жалобах, в том, как они умоляли Лазара не дать Бонвилю погибнуть в волнах, сквозила жестокая насмешка моряков — они гордились своим морем в его сокрушительными ударами. Лазара это все больше раздражало. И вскоре он уже избегал проходить по селению. Разрушенные волнорезы и сваи, торчавшие вдалеке, стали для него невыносимым зрелищем.
Однажды, когда Лазар шел к аббату, его остановил Пруан.
— Сударь, — заговорил он робко, но с лукавой усмешкой в глазах, — я хотел спросить вас про дерево, что гниет там на берегу.
