— Я все обдумал, — проговорил он. — Ты лучше и умнее всех нас… Но я и теперь люблю тебя, как любил покойную маму.
У нее хватило сил ответить:
— Значит, дело уладилось, я очень рада.
Боясь упасть в обморок, Полина не решилась идти на кухню; она чувствовала, что вея похолодела и что лицо ее покрылось страшной бледностью. Не зажигая огня, она пошла обратно к себе, сказав, что забыла что-то наверху. А там, во мраке, ей показалось, что она задыхается и умирает; но слез не было. Господи, что она ему сделала, за что он так жестоко растравляет ее рану? Неужели он не мог согласиться сразу? В тот день Полина решилась и была во всеоружии сил, а теперь она ослабела. К чему было томить ее напрасной надеждой? Теперь ее жертва вдвое тяжелее, она теряет Лазара во второй раз, и это тем больнее, что ей казалось, будто он снова вернется к ней. Господи? У нее, право, есть мужество, но жестоко обрекать ее на такую пытку.
Все было улажено в мгновение ока. Вероника даже рот раскрыла от изумления, когда узнала новость. Этого она уж никак не могла понять. Решительно, после смерти хозяйки в доме все пошло вверх дном? Но больше всех эта развязка поразила Шанто. Обычно он ничем не интересовался и во всем соглашался с другими, лишь бы ему не мешали наслаждаться каждой минутой передышки от боли. Но, услыхав из уст самой Полины семейную новость, он заплакал. Глядя на девушку, Шанто сдавленным голосом, запинаясь, лепетал признания: это не его вина, он в свое время хотел поступить совсем иначе — и с деньгами и со свадьбой. Но ведь Полина знает, что он бессилен. Тогда она обняла дядю и стала уверять, что сама уговорила Лазара жениться на Луизе по расчету. В первую минуту он не поверил; лицо его кривилось, и, глядя на Полину печальным взором, он повторял:
— Это правда? Ты правду говоришь?
Но, увидев, что Полина смеется, он быстро утешился и даже развеселился. Наконец он облегченно вздохнул; эта старая история лежала камнем у него на сердце, хотя он и не решался о ней говорить. Он расцеловал Луизу в обе щеки, а вечером за десертом припомнил даже игривую песенку. Но перед сном он с тревогой спросил Полину:
— Но ты ведь останешься с нами, правда?
— Конечно! — ответила та после минутного колебания, краснея за свою ложь.
Больше месяца ушло на улаживание разных формальностей. Тибодье, отец Луизы, сразу же принял предложение Лазара, своего крестника. Только за два дня до свадьбы между ними вышел небольшой спор; молодой человек наотрез отказался от должности директора одного парижского страхового общества, где банкир был самым видным акционером. Лазар заявил, что хочет прожить еще год или два в Бонвиле и написать там роман — свой будущий шедевр, а потом уже поедет покорять Париж. Впрочем, Тибодье только пожал плечами и дружески назвал своего будущего зятя дуралеем.
Свадьба должна была состояться в Кане. Последние две недели прошли в беспрерывной суете и в лихорадочных разъездах. Полина, стараясь забыться, повсюду сопровождала Луизу и возвращалась домой разбитая. Так как Шанто не мог выехать из Бонвиля, Полине пришлось дать обещание присутствовать на церемонии — она была единственной представительницей семьи Лазара. Приближение этого дня пугало ее. Накануне она все подготовила, чтобы не оставаться ночевать в Кане: ей казалось, что у себя в комнате, засыпая под шум любимого моря, она будет меньше страдать. Полина говорила всем, что здоровье дяди внушает ей опасения и потому она не может надолго отлучаться из дома. Напрасно сам Шанто уговаривал племянницу провести несколько дней в городе. Разве он так уж болен? Напротив, возбужденный мыслью о свадьбе, об ужине, на котором он не сможет присутствовать, Шанто решил потребовать у Вероники какого-нибудь запретного блюда — куропатку с трюфелями, например, хотя такое лакомство неизменно вызывало припадок. Несмотря на все уговоры, Полина объявила, что вернется домой в тот же вечер. Она рассчитывала, что тогда ей будет легче на другой же день уложиться и уехать.
Моросил мелкий дождь. Уже пробило полночь, когда Полина вернулась со свадьбы в старом рыдване Маливуара. Одетая в голубое шелковое платье, едва прикрытая легкой шалью, девушка дрожала всем телом, хотя руки у нее горели, и была страшно бледна.
В кухне она застала Веронику, заснувшую в ожидании барышни, уронив голову на стол. Яркое пламя свечи заставило Полину зажмурить глаза, широко раскрытые всю дорогу от Арроманша; они казались черными, словно до глубины наполненными мраком ночи. Полине с трудом удалось добиться нескольких слов от заспанной служанки: барин вел себя неблагоразумно, теперь он спит, никто не заходил. Полина взяла свечу и отправилась наверх. Холодно и жутко показалось ей в пустом доме, и ее охватило смертельное отчаяние, как будто темнота и безмолвие навалились ей на плечи невыносимой тяжестью.
Взойдя на третий этаж, Полина направилась было к себе, но, повинуясь какому-то странному неодолимому влечению, отворила дверь в комнату Лазара. Она подняла повыше свечу, чтобы лучше видеть: ей показалось, будто комната полна дыма. Ничто не изменилось, все стояло на своем месте, и все-таки у Полины было ощущение беды и гибели, сердце ее сжимал глухой страх, как будто в комнате лежал покойник. Медленно подошла она к столу, взглянула на чернильницу, на перо, на недописанный лист бумаги… Потом ушла. Все кончено. Дверь затворилась, стук ее гулко раздался в пустой комнате.
У себя в спальне Полину снова охватило ощущение, что это место ей незнакомо. Неужели это ее комната с голубыми цветами на обоях, с узкой железной кроватью под кисейным пологом? Но ведь она жила здесь многие годы! Мужество покинуло ее, со свечой в руке она обошла всю комнату, отдернула занавески, заглянула под кровать, под стулья, за комод. Разбитая, в странном оцепенении стояла она и смотрела на привычные предметы. Никогда бы она не поверила, что от этих стен, на которых ей знакомо каждое пятнышко, может исходить такая тоска; теперь она жалела, что не осталась в Кане, этот дом, полный воспоминаний и все же такой пустой, затерянный во мраке холодной, бурной ночи, казался ей страшным. Она не могла и подумать о том, чтобы лечь в постель. Не снимая шляпы, Полина опустилась на стул и несколько минут сидела неподвижно, не сводя широко раскрытых глаз с ярко горевшей свечи; пламя ослепляло ее. Затем она вдруг с удивлением спросила себя: зачем она здесь сидит? В голове шумело, и она ни о чем не могла думать. Был уже час ночи. Не лучше ли ей лечь в постель? Она стала медленно раздеваться, ее горячие руки двигались с трудом.
Однако любовь к порядку не оставила Полину даже в тот час, когда рушилась вся ее жизнь. Заботливо спрятала она шляпу, окинула взглядом ботинки, не измазались ли они. Аккуратно сложенное платье уже висело на спинке стула; Полина осталась в одной нижней юбке и сорочке. Взгляд ее случайно упал на обнаженную девическую грудь. Щеки мало-помалу зарделись. В глубине ее смятенного сознания вставали какие-то смутные образы, и вдруг с необычайной отчетливостью она увидела Луизу и Лазара в их комнате, там, в Кане. Она знает эту комнату, сегодня утром она сама отнесла туда цветы. Новобрачная уже в постели, он входит и с нежной улыбкой приближается к ней. Порывистым движением Полина спустила юбку, скинула сорочку и начала рассматривать свое обнаженное тело. Значит, не для нее созрела эта жатва любви! Никогда, никогда не наступит для нее день свадьбы! Взор ее скользнул по груди, твердой, словно бутон, налившийся соками, по округлости бедер, по животу, в котором дремала вся мощь плодородия. Она созрела, она видела, что тело ее округлилось и расцвело, темное руно осеняло его сокровенные складки; она вдыхала аромат женщины, исходивший от нее, словно от раскрытого цветка, ждущего оплодотворения. Но не она, а другая, образ которой она так ясно видит в глубине той комнаты, изнемогает теперь в объятиях мужа, которого Полина ждала столько лет.
