В дальнем конце гигантской палаты открылась дверь и вошла
Энни Уилкс, правда, теперь она надела длинное платье с фартуком, а на голове у
нее был чепец: она была одета как Мизери Честейн в романе «Любовь Мизери». Одну
руку она согнула в локте, и на ней висела плетеная корзинка, прикрытая
полотенцем. Он увидел, что она откинула полотенце, достала из корзинки щепотку
чего-то и бросила ее в лицо первого спящего Пола Шелдона. Песок. Оказывается,
это Энни Уилкс, которая подражает Мизери Честейн, которая подражает Песочному
человеку.
[7]
Песочная женщина.
Тут же он увидел, что, как только песок коснулся головы
первого Пола Шелдона, его лицо сделалось мертвым и белым, и тогда нахлынувший
ужас вырвал его из сна и он попал в комнату, где у его постели стояла Энни
Уилкс. В руке она держала книжку «Сын Мизери» в бумажной обложке. Судя по
закладке, Энни прочитала примерно три четверти.
— Вы стонали, — сказала она.
— Мне приснился плохой сон.
— Что же вам снилось?
В ответ он произнес первое пришедшее в голову слово, которое
не отразило бы истины:
— Африка.
13
Она вошла к нему на следующее утро, не слишком рано, и лицо
ее было пепельного цвета. Он дремал, но тут же проснулся и приподнялся на
локтях:
— Мисс Уилкс? Энни? С вами все в по…
— Нет.
Господи, да у нее инфаркт, подумал он и на мгновение
встревожился, но тревога тут же уступила место ликованию. И пусть! Лучше
обширный! Пусть ее сердце разорвется ко всем чертям! Он будет более чем
счастлив, когда поползет к телефону, и наплевать, что ему будет дьявольски
больно. Если понадобится, он поползет к телефону хоть по битому стеклу.
У нее действительно был сердечный приступ… но какой-то не
правильный.
Она подошла к нему, даже, скорее, подкатилась, переступая,
как моряк, который только что сошел с корабля после долгого плавания.
— Что… — Он попытался отпрянуть от нее, но не было места.
Только изголовье кровати, а за ним стена.
— Нет!
Она дошла до кровати, натолкнулась на нее, пошатнулась, и
Полу показалось, что она вот-вот рухнет на него. Но она просто стояла и
смотрела на него сверху вниз. Лицо ее было белее бумаги, на шее выступили
сухожилия, а в центре лба пульсировала маленькая жилка. Руки ее то сжимались в
твердые, как будто каменные, кулаки, то разжимались. — Ты… ты… ты грязный
подлюга!
— Что… Я не… — Но внезапно он понял. Из него как будто
исчезли все внутренние органы. Он вспомнил, где была закладка накануне вечером.
Три четверти книги. Теперь она ее дочитала. И ей известно все, что можно было
узнать. Она узнала, что не Мизери была бесплодна, а Йен. Да она же сидела в
своей все-еще-неувиденной-им гостиной, раскрыв рот и вытаращив глаза, и читала
о том, как Мизери узнала правду, приняла решение и украдкой улизнула к Джеффри!
Наверное, в ее глазах стояли слезы, когда она читала о том, какое отнюдь не
целомудренное дельце провернули Мизери и Джеффри за спиной человека, которого
они оба любили, и как сделали этому человеку драгоценный подарок — ребенка,
которого тот будет считать своим! И уж конечно, сердце Энни отчаянно
заколотилось, когда Мизери объявила Йену, что она беременна, и Йен стиснул ее в
объятиях, повторяя: «Дорогая моя, дорогая!» Ей полагалось бы зарыдать от горя,
когда Мизери умерла во время родов (ребенка, вероятно, Йен и Джеффри будут
воспитывать вместе), но вместо этого она обезумела от ярости.
— Она не может быть мертвой! — завопила Энни Уилкс. Ее
кулаки сжимались и разжимались все энергичнее. — Мизери Честейн НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
МЕРТВОЙ!
— Энни… Пожалуйста, Энни…
На столике возле кровати стоял стеклянный кувшин. Энни
схватила его и замахнулась. Холодная вода выплеснулась ему в лицо. Кубик льда
упал на подушку у левого уха и скользнул вниз, к плечу. В воображении
(«таком ярком!»)
он видел, как кувшин опускается на его лицо, как
раскалывается череп, ледяная вода заливает мозг и он умирает, а руки
покрываются гусиной кожей.
Она хотела этого — никаких сомнений.
В самое последнее мгновение она отвернулась от него и
швырнула кувшин в сторону двери, и он раскололся, как недавно раскололась
супница.
Потом она снова посмотрела на него и тыльной стороной ладони
откинула волосы с лица.
— Подлюга! — выдохнула она. — Ты мерзавец и грязный подлюга!
Как ты мог!
Он торопливо заговорил, глядя ей в глаза и сознавая, что его
жизнь, вполне возможно, зависит от того, что он сейчас скажет:
— Энни, в 1871 году женщины часто умирали при родах. Мизери
отдала жизнь ради мужа, лучшего друга и ребенка. Душа Мизери навсегда останется…
— Мне не нужна ее душа! — закричала она. Ее скрюченные
пальцы готовы были, как когти, вцепиться в него и вырвать ему глаза. — Мне
нужна она! Ты убил ее! Ты — ее убийца!
Она опять сжала кулаки и с силой опустила их на подушку, как
раз возле его головы. Он подпрыгнул на кровати как кукла, и ноги немедленно
отозвались болью.
— Я не убивал ее! — отчаянно крикнул он. Она замерла; на
него смотрело пустое черное лицо — уже знакомая черная расселина.
— Ну конечно, нет, — со злым сарказмом отозвалась она. — А
если не вы, Пол Шелдон, то кто же это сделал?
— Никто, — ответил он уже спокойнее. — Просто она умерла.
По крайней мере это было правдой. Если бы Мизери Честейн
была настоящей женщиной, полиция вполне могла бы предложить ему «оказать содействие
в расследовании», как обычно говорят те, кто не привык называть вещи своими
именами. Прежде всего у него был мотив — он ненавидел ее. Уже в третьей книге
он ее возненавидел. Однажды он написал небольшую книжку, неофициально напечатал
ее маленьким тиражом и к первому апреля разослал дюжине своих близких знакомых.
Книжка называлась «Увлечение Мизери». В ней рассказывалось о том, как весело
Мизери провела выходные в загородном доме, трахаясь с Ворчуном, ирландским
сеттером Йена.
Он мог бы убить ее… но не убивал. Ее конец вопреки его
отвращению к ней в какой-то мере стал неожиданностью для него самого. До самого
конца надоевших ему ??охождений Мизери он оставался верен себе в искусстве
подражания — конечно, бледного подражания — жизни. Мизери умерла совершенно
неожиданно. Факт оставался фактом, и счастливый смех автора в конце ничего не
менял.
