— Не смейте это так называть. Я терпеть не могу, когда вы так
говорите.
Он посмотрел на нее с искренним удивлением:
— Как? Что называть?
— Терпеть не могу, когда вы опошляете данный вам Богом
талант, называя его бизнесом.
— Прошу прощения.
— Есть за что, — жестко произнесла она. — С таким же успехом
вы можете себя называть проституткой.
Нет, Энни, подумал он, чувствуя прилив ярости. Я не
проститутка. «Быстрые автомобили» — это о том, как не быть проституткой. Этот
роман помог мне убить эту проклятую суку Мизери, теперь мне так кажется. Я
поехал на Западное побережье, чтобы отпраздновать освобождение от собственной
продажности. А ты что сделала? Вытащила меня из разбитой машины и заперла
здесь. Чтобы ездить на мне. И в твоих глазах я время от времени замечаю, что
какая-то часть тебя сознает это. Присяжные, возможно, сняли бы с тебя обвинение
по причине психической ненормальности. Но я не прошу тебя, Энни.
— Сильно сказано, — заметил он вслух. — Но что касается
бумаги…
— Я достану вам вашу гребаную бумагу, — угрюмо сказала она.
— Только скажите, какая вам нужна, и я ее достану.
— Вы должны понимать, что я на вашей стороне…
— Не смешите меня. С тех пор как умерла моя мать, а
произошло это двадцать лет назад, никто не был на моей стороне.
— Можете думать что угодно, — сказал он. — Если вы настолько
не уверены в себе, что полагаете, будто я не благодарен вам за то, что вы
спасли мне жизнь, это ваши трудности.
Он пристально посмотрел на нее и снова заметил в ее глазах
оттенок неуверенности, желания поверить. Уже хорошо. Очень хорошо. Он смотрел
на нее честно и открыто (насколько ему удавалось имитировать открытость) и
представлял себе, как перерезает ей горло осколком стакана, как навсегда
вытекает кровь, снабжавшая кислородом ее больной мозг.
— По крайней мере вы должны быть в состоянии поверить, что я
— за книгу. Вы говорили, что хотите ее переплести. Полагаю, вы собираетесь
переплести рукопись. То есть машинописные страницы?
— Разумеется, я так и собиралась поступить.
О, разумеется. Ведь если ты отнесешь рукопись в типографию,
там могут возникнуть вопросы. Может, ты ничего не смыслишь в книгоиздании, но
ты не до такой степени наивна. Пол Шелдон в розыске, и директор типографии
запомнит, что примерно в то время, когда писатель исчез, в его типографию
поступила объемистая рукопись романа о любимой героине Шелдона. И содержание
заказа он запомнит обязательно — заказ такой необычный, что его запомнит кто
угодно. Один печатный экземпляр романа.
Единственный экземпляр.
«Как она выглядела, господин офицер? Как же, крупная
женщина. Чем-то напоминает каменного божка из романов Хаггарда. Подождите-ка,
сейчас я найду ее фамилию и адрес. Надо посмотреть в папке с копиями счетов…»
— И совершенно правильно, — сказал он. — Переплетенная
рукопись может выглядеть очень элегантно. Не хуже настоящей книги большого
формата. Но, Энни, книга должна служить долго, а если я напечатаю ее на
«Коррасабль Бонд», через десять лет у вас останутся только чистые листы.
Конечно, если вы не собираетесь просто поставить ее на полку и не прикасаться к
ней.
Конечно, не собирается. Ни за что на свете. Она будет
раскрывать ее каждый день, может, несколько раз в день. Будет носить с собой и
жадно читать.
На ее лице появилось странное каменное выражение. Ему не
нравилась эта почти нарочитая демонстрация упрямства. Она действовала ему на
нервы. Степень ее ярости он мог вычислить, но это новое непроницаемое выражение
было в чем-то очень детским.
— Не надо тратить слов, — произнесла она. — Я уже сказала,
что достану вам бумагу. Сорт?
— Когда вы приедете в магазин, скажите, что вам нужно две
стопы… Стопа — это пачка в пятьсот листов…
— Знаю, Пол. Я не дура.
— Мне известно, что вы не дура, — сказал он, однако
занервничал сильнее. Боль снова начала путешествовать по ногам, а в области
таза давала о себе знать даже сильнее — ведь он находился в сидячем положении
уже почти час, и стала сказываться перемена привычной позы.
Ради Бога, сохраняй хладнокровие — не доверяй того, что ты
выиграл!
Но разве я хоть что-то выиграл? Или я выдаю желаемое за
действительное?
— Попросите две стопы белой крупнозернистой бумаги. Хороший
сорт — «Хаммермилл Бонд»; «Триад Модерн» тоже. Две стопы будут стоить дешевле,
чем стопа «Коррасабль», а этого количества хватит, чтобы все написать и
переписать набело.
— Я еду сейчас же, — заявила она. Он тревожно взглянул на
нее и понял, что она опять собирается оставить его без лекарства, причем в
кресле. А сидеть уже было больно, и даже если она поторопится, к ее возвращению
боль станет чудовищной.
— Не надо ехать сейчас, — быстро возразил он. — Я могу
начать и на «Коррасабль» — ведь все равно придется переписывать.
— Только дураки приступают к важной работе с плохими
инструментами. — Она взяла пачку бумаги, потом схватила лист с двумя
параллельными линиями, смяла в комок и выбросила его и пачку в мусорное ведро.
Затем снова повернулась к нему. Каменная маска, изображающая упрямство, не
сходила с ее лица. Глаза светились, как две тусклые монеты.
— Я еду в город, — проговорила она. — Я знаю, что вы хотите
начать как можно скорее, так как вы на моей стороне. — Последние слова она
произнесла с едким сарказмом (и, как показалось Полу, с такой ненавистью к
себе, о которой сама не подозревала). — Поэтому даже не стану тратить время на
то, чтобы положить вас в кровать.
Она улыбнулась, как уродливая кукла, и беззвучно
приблизилась к нему. Ее пальцы коснулись его волос. Он содрогнулся. Хотел
сдержаться и не смог. Ее неживая улыбка сделалась шире.
— Хотя я предполагаю, что начало работы над «Возвращением
Мизери» задержится на день… или два… или даже на три. Да, наверное, вы не
сможете сидеть еще дня три. Вам будет больно. Очень жаль. У меня в холодильнике
стоит бутылка шампанского. Придется отнести ее в сарай.
— Энни, я могу начать, если только…
— Нет, Пол. — Она направилась к двери, но остановилась и
обернулась к нему. На него глядела каменная маска. И только глаза, две тусклые
монеты, жили на ней. — Мне хотелось бы, чтобы вы пока кое-что обдумали. Вы
можете думать, что проведете меня. Я знаю, что кажусь глупой и медленно
соображающей. Но я не глупа, Пол, и умею соображать.
Внезапно каменная маска разлетелась на куски и из-под нее
выглянуло лицо до безумия злобного ребенка. На секунду Полу показалось, что его
страх достиг предела и он сейчас умрет. Неужели он думал, что перехватил
инициативу? Да как он мог! Как можно быть Шахразадой, если ты в плену у
безумия?
