После этого он снова отрубился.
32
Из забытья его вывел ее голос. Он открыл глаза увидел
двустволку, направленную на него. Глаза Энни сверкали от ярости.
— Пол, если ты так рвешься на свободу, — проговорила она, —
я с радостью отпущу тебя.
И спустила оба курка.
33
Он вздрогнул, ожидая выстрела. Но ее, разумеется, не было в
доме; его мозг уже сообразил, что видел сон.
Нет, не сон — предупреждение. Она может вернуться в любую
минуту. В любую. Дневной свет, проникавший через полуоткрытую дверь ванной,
стал ярче. Как будто полдень. Пол был бы рад, если бы сейчас пробили часы, но
они упрямо молчали, так что он не мог узнать, насколько его догадка близка к
истине.
В прошлый раз ее не было пятьдесят часов.
Вот именно. А в этот раз она может пропадать восемьдесят
часов. Или уже через пять секунд ты услышишь, как подъезжает «чероки». Кстати,
мой друг, Бюро погоды может сколько угодно предсказывать бурю, но если спросить
этих ребят, когда и где именно она разразится, ни хрена они тебе не ответят.
— Логично, — пробормотал он и покатился в кресле в сторону
ванной. Оказалось, что ванная представляет собой непритязательную комнату и пол
там выложен белой восьмиугольной плиткой. Сама ванна стояла на полу на четырех
когтистых лапах; водопроводный кран над ней проржавел. Рядом стоял белый шкаф. Напротив
ванны помещалась раковина, а над ней — аптечный шкафчик.
И пластиковое ведро тоже было здесь — он заметил его
краешек.
В коридоре оказалось достаточно места, чтобы развернуться и
подъехать к двери, но теперь его руки дрожали от изнеможения. В детстве он был
хилым мальчиком и, как следствие, в зрелом возрасте заботился о своей
физической форме, но теперь его мускулы были всего лишь мускулами инвалида, и
годы гимнастики, пробежек, занятий на тренажерах исчезли без следа.
По крайней мере дверной проем здесь был шире — не намного,
как раз настолько, чтобы в него можно было проехать без одуряющего страха. Пол
преодолел порожек, и колеса инвалидного кресла мягко покатились по плиткам
пола. В ванной стоял кислый, какой-то больничный запах — возможно, запах
лисола.
[13]
Туалета здесь не было, так он и думал, поскольку звук спускаемой
воды всегда доносился только сверху. Кстати, теперь он припомнил, что всякий
раз, как Энни выносила его судно, вода шумела опять-таки наверху. А здесь —
только ванна, раковина и открытый настежь шкаф.
Он быстро окинул взглядом аккуратные стопки голубых
полотенец — он уже видел такие в те дни, когда она мыла его губкой — и
повернулся к аптечному шкафчику над раковиной.
Этот шкафчик был вне его досягаемости.
Как бы он ни тянулся, между его пальцами и аптечкой
оставалось бы добрых девять дюймов: это было очевидно, но он все равно
потянулся, не веря, что рок. Господь Бог, да не важно кто, может быть столь
жесток. Так отчаянно бросается за безнадежно уходящим мячом бейсболист.
Он издал горький, болезненный стон и, задыхаясь, откинулся
назад. Серое облако снова подступило к нему. Усилием воли он прогнал облако
прочь, огляделся в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы
воспользоваться, чтобы открыть дверцу аптечного шкафчика, и увидел в углу
швабру с длинной синей ручкой.
И что, будешь открывать этим? Ты серьезно? Ну хорошо, можно
попробовать. Откроешь, начнешь шарить этой ручкой внутри. Все, что там лежит,
полетит в раковину. Склянки разобьются, а если даже склянок там нет, что
вообще-то маловероятно, ведь бутылочка какого-нибудь листерина есть в любой
домашней аптечке, как ты будешь складывать обратно все, что упадет? И что тебя
ждет, когда она вернется и увидит, что содержимое аптечки валяется в раковине?
— Скажу ей, что это Мизери, — прохрипел он. — Скажу, что она
искала живую воду, чтобы восстать из мертвых.
И тут он расплакался… даже сквозь слезы продолжая
осматривать ванную комнату в поисках чего-нибудь, надеясь, что его осенит идея,
что найдется хоть что-нибудь, черт побери…
Он снова посмотрел на белый шкаф, и вдруг дыхание его
пресеклось, а глаза широко раскрылись.
В первый раз он бегло взглянул на полки, где лежали
полотенца, простыни и наволочки. Теперь же он посмотрел на самую нижнюю полку и
заметил там множество квадратных картонных коробок с названиями разных
фармакологических фирм на этикетках.
Он развернул кресло; резкое движение отдалось новым
приступом боли, но ему было не до того.
Боже, сделай так, чтобы там были не запасы шампуня, не ее
тампоны, не фотографии в бозе почившей мамочки, не…
Он дотянулся до одной из коробок, достал ее из шкафа и
раскрыл. Не шампунь, не прокладки.
Ничего подобного. Дикий хаос: лекарства в коробочках со
штампами «Образец». На дне — несколько отдельных разноцветных таблеток и
капсул. Некоторые лекарства он знал — например, мотрим или лопрессор, препарат
для гипертоников, который его отец принимал в последние три года жизни. О
других он никогда не слышал.
— Новрил, — бормотал он, яростно роясь в коробке. Пот
струился по лицу, а ноги скручивала пульсирующая боль. — Новрил, ну где этот
проклятый новрил?
Новрила не было. Он закрыл коробку и засунул ее обратно в
шкаф, не особенно заботясь о том, чтобы она попала на прежнее место. Это не
важно, здесь полный беспорядок…
Перегнувшись на левую сторону, он сумел достать другую
коробку. Он не поверил своим глазам, когда раскрыл ее.
Дарвон. Дарвосет. Комбинированный дарвон. Морфос и
комбинированный морфос. Либриум. Валиум. И новрил. Десятки, десятки, десятки
коробок с образцами. Прекрасные коробки. Дорогие, желанные, вожделенные
коробочки. Он разорвал одну из них и увидел капсулы, запечатанные в пластик,
именно такие, как те, что она приносит ему каждые шесть часов.
НЕ ПРИМЕНЯТЬ БЕЗ ПРЕДПИСАНИЯ ВРАЧА. — гласила надпись на
упаковке.
— Господи Боже, да ведь врач там, внутри! — выдохнул Пол,
сорвал зубами пластиковое покрытие и прожевал три капсулы сразу, почти не
замечая, какие они дико горькие. Проглотив их, он помедлил, внимательно
посмотрел на пять оставшихся в упаковке капсул и проглотил еще одну.
Потом он торопливо и испуганно огляделся. Конечно, он знал,
что облегчение не может наступить так быстро, и тем не менее чувствовал
облегчение. Казалось, иметь лекарство важнее, чем его принимать. У него
появилось чувство, что он обрел власть над луной, вызывающей приливы: он просто
наклонился и взял в руки эту власть. Изумительное, грандиозное состояние… с
примесью страха, ощущения вины за совершенное святотатство.
