Если она сейчас вернется…
— Да. Я все понял.
Он посмотрел на коробку с лекарствами, прикидывая, сколько
коробочек новрила серая мышка по имени Пол Шелдон, тайком прокравшаяся куда не
следовало, сможет утащить незаметно для Энни Уилкс.
Он нервно хихикнул при мысли о том, что лекарство не просто
подействовало на его ноги. Если выражаться точно, оно принесло настоящий кайф.
Давай двигайся, придурок. Некогда сидеть и балдеть.
Он взял пять коробочек — всего тридцать капсул — и заставил
себя не трогать остальные, затем перемешал все лекарства, надеясь, что в
коробке теперь воцарился прежний хаос, аккуратно закрыл коробку и поставил в
шкаф. По шоссе ехала машина.
Он выпрямился в кресле и в паническом ужасе широко раскрыл
глаза. Руки его инстинктивно вцепились в подлокотники кресла. Если это Энни, то
он в ловушке и ему конец. Он не сумеет вовремя добраться до спальни на этой
неповоротливой махине. Может, ему удастся треснуть ее шваброй по голове, прежде
чем она скрутит ему шею, как цыпленку?
Он сидел в инвалидном кресле, на коленях у него лежали
коробочки с образцами новрила, а ноги безжизненно покоились на подставке. Он
сидел и прислушивался: проедет машина мимо или свернет во двор.
Шум мотора нарастал, нарастал… потом стал стихать.
Отлично. Пол, малыш, может, до тебя не дошло предупреждение?
До него дошло. Он в последний раз посмотрел на картонные
коробки. Вроде бы они стояли так же, как и раньше (полной уверенности быть не
могло, так как раньше дымка боли застилала ему глаза), но он понимал, что
коробки здесь могут, стоять вовсе не в беспорядке. При глубоком неврозе у
человека обостряется внимание, и вполне возможно, что она в точности запомнила
место каждой коробки. Этого не надо бояться, с этим можно только смириться. В
конце концов ему было необходимо лекарство, и ему каким-то образом удалось
выбраться из своей комнаты и добраться до лекарства. Если последует наказание —
что ж, он не мог поступить иначе. Правда, такое смирение — признак самой
скверной перемены, которая произошла с ним по вине Энни: он превратился в
загнанное, сломленное болью животное, утратившее все моральные критерии для
своих поступков.
Он медленно развернул кресло, постоянно оборачиваясь, чтобы
придать колесам нужное направление. Еще недавно одно такое движение заставило
бы его кричать от боли, но сейчас боль отступала, ее заливал благословенный
прилив.
Он выкатился в коридор, и его пронзила жуткая мысль: если
пол в ванной чуть влажный или грязный…
Он оглянулся. Он настолько поверил, что колеса не могли не
оставить следов на белых плитках пола, что на мгновение действительно увидел
следы. Он тряхнул головой и посмотрел еще раз. Никаких следов. Но дверь ванной
открыта шире, чем прежде. Он откатился назад к двери, чуть повернул кресло,
дотянулся до дверной ручки и наполовину прикрыл дверь, присмотрелся и слегка
поправил. Вот так. Теперь все как было.
Он уже начал поворачивать кресло, собираясь отправиться
обратно в свою комнату, и вдруг заметил, что кресло развернуто как раз в
сторону гостиной, а в гостиной в большинстве домов бывает телефон.
Сверкнула ослепительная вспышка, и туман в его голове
рассеялся.
— Алло, полицейский участок Сайдвиндера, офицер АБВ у
телефона.
— Слушайте внимательно, офицер АБВ. И не перебивайте меня,
так как я не знаю, сколько времени в моем распоряжении. Меня зовут Пол Шелдон.
Я нахожусь в доме Энни Уилкс на положении пленника по крайней мере две недели.
Может быть, месяц. Я…
— Энни Уилкс!
— Приезжайте немедленно. И пришлите «скорую помощь». Только,
ради всего святого, приезжайте, пока она не вернулась…
— Пока она не вернулась, — простонал Пол. — О да. Пока не
вернулась.
Да с чего ты взял, что у нее вообще есть телефон? Ты что,
слышал когда-нибудь, как она с кем-нибудь разговаривает? Кому она будет
звонить? Добрым соседям Ройдманам?
Пусть болтать по телефону ей действительно не с кем, но она
должна понимать, что бывают непредвиденные случаи: она может упасть с лестницы
и сломать ногу или руку, сарай может загореться..
Сколько раз этот якобы имеющийся телефон звонил?
А что, он обязательно должен был при тебе звонить? Телефон
должен непременно звонить раз в сутки, иначе приходит Телефонный Бог и уносит
его в горы? Кстати говоря, я большую часть времени провел без сознания.
Упускаешь шанс. Гонишь от себя счастливый случай и сам это
понимаешь.
Да, он это понимал, но не мог устоять перед такими
соблазнами, как образ телефона, воображаемая трубка в руке, прохладная, черная,
воображаемое жужжание диска при наборе номера, воображаемый гудок.
Он повернул кресло таким образом, чтобы оно оказалось точно
напротив двери гостиной, и поехал вперед.
Воздух в гостиной был тяжелый, спертый и влажный. Несмотря
на то что шторы на окнах были опущены лишь наполовину и приоткрывали чудесный
вид на горы, казалось, что в комнате слишком темно — наверное, из-за темных
тонов. В гостиной преобладал темно-красный цвет, как будто здесь пролилось
немало венозной крови.
Над камином висел фотопортрет отталкивающего вида женщины:
маленьких глазок почти не было видно на мясистом лице. Сморщенные губы формой
напоминали розовый бутон. Портрет был обрамлен вычурной золоченой рамкой в
стиле рококо. Размер портрета примерно соответствовал размерам портретов
президента, висящих в почтамтах больших городов. Полу не нужно было нотариально
заверенного свидетельства, чтобы установить, что на фотографии изображена
пресловутая матушка Энни.
Он проехал чуть дальше. Левое колесо его кресла нечаянно
толкнуло столик, стоявшие на нем керамические безделушки покачнулись, и одна из
них — глиняный пингвин, сидящий на глиняной ледяной глыбе, — упала.
Не раздумывая он протянул руку и поймал фигурку. Это
движение вышло почти непроизвольным… и быстрая реакция сделала свое дело. Он с
силой сжал пингвина в кулаке, стараясь унять дрожь. Поймал, и хорошо, да и на
полу тут ковер, может, она все равно бы не разбилась…
А если бы РАЗБИЛАСЬ! — завопило его сознание. Если бы
РАЗБИЛАСЬ! Давай двигай к себе в комнату, пока ты тут не оставил… следов.
Нет. Не теперь. И пусть он сейчас до смерти боится. Но он
добрался сюда очень дорогой ценой. И если есть шанс добиться успеха, его надо
использовать.
Он оглядел комнату, обставленную неуклюжей тяжелой мебелью.
Ее облик должны были бы определять окна с полукруглым верхом и роскошный вид на
Скалистые горы, но на самом деле его определял портрет грузной женщины,
заключенный в безвкусную золоченую раму, изукрашенную завитушками.
