Приблизительно через десять дней после исчезновения темного
облака он обнаружил (почти одновременно) три обстоятельства. Первое: у Энни
Уилкс имеется большой запас новрила (и всяких других лекарств у нее хватает).
Второе: у него развилась зависимость от этого препарата. И третье: Энни Уилкс
помешанна и опасна.
5
Боли и грозовой туче предшествовала мгла: когда Энни
рассказала ему о том, что с ним случилось, он начал припоминать, что же
предшествовало мгле. Произошло это вскоре после того, как он задал вопрос,
традиционный для всех, кто приходит в сознание после долгого перерыва, и она
ответила, что он находится в маленьком городке Сайдвиндер, штат Колорадо. Затем
она добавила, что прочла все восемь его романов, а самые любимые романы из
серии о Мизери прочла четыре, пять, а то и шесть раз. Ей бы очень хотелось,
чтобы он писал быстрее. Она сказала, что едва поверила, что ее пациентом
является тот самый Пол Шелдон, даже после того, как своими глазами увидела
удостоверение личности, лежавшее у него в бумажнике.
— Кстати, а где мой бумажник? — спросил он.
— Я взяла его на хранение. — Ее улыбка внезапно исчезла, и
появившееся на лице настороженное выражение совсем ему не понравилось; оно было
похоже на глубокую расселину, которой почти не видно среди травы и цветов. — Вы
думаете, я оттуда что-нибудь украла?
— Что вы, конечно, нет. Дело в том, что… — Дело в том,
подумал он, что там сейчас все, что осталось от моей жизни. Там моя жизнь вне
этой комнаты. Вне боли. Вне этого времени, что тянется, как длинная розовая
жвачка. Потому что до таблеток остался всего час или около того.
— Так в чем же дело, мистер? — настойчиво переспросила она,
и он с тревогой заметил, что взгляд ее узких глаз становится мрачнее. Расселина
делалась шире, словно в ее голове в эту минуту происходило землетрясение. За
окном пронзительно завывал ветер, и ему вдруг представилась картина: она
поднимает его с кровати, швыряет через плечо, он падает на пол возле стены, как
мешок с картошкой, а потом она выволакивает его на улицу и бросает в сугроб.
Он, конечно, замерзнет, но прежде, чем он умрет, острая пульсирующая боль
охватит его ноги.
— Дело в том, что отец всегда советовал мне держать бумажник
при себе, — произнес он, удивляясь, с какой легкостью ему удалось солгать. В
свое время отец виртуозно научился не замечать Пола — за исключением тех
случаев, когда было просто необходимо обратить на него внимание. Насколько Пол
мог припомнить, отец лишь однажды соизволил дать ему совет. Когда Полу
исполнилось четырнадцать лет, отец подарил ему на день рождения презерватив
«Красный дьявол» в упаковке из фольги. «Положи это в бумажник, — сказал Роджер
Шелдон, — и если окажется, что ты чувствуешь возбуждение, когда вставляешь,
выбери мгновение, когда ты уже достаточно возбужден, чтобы хотеть, и недостаточно
возбужден, чтобы плюнуть на последствия. В этом мире и так хватает ублюдков, и
мне не хотелось бы, чтобы ты в шестнадцать лет мог назвать себя отцом». Вслух
Пол добавил:
— Я думаю, он столько раз повторял мне, чтобы я держал
бумажник при себе, что эта фраза навсегда отпечаталась в моем сознании. Очень
прошу меня простить, если я вас оскорбил.
Она успокоилась. Улыбнулась. Расселина исчезла. На ее месте
вновь кивали головками яркие полевые цветы. Он подумал, что если сейчас ощупать
ее лицо, то под улыбкой обнаружится упругая темная масса.
— Вы меня не обидели. Бумажник в надежном месте.
Подождите-ка, у меня для вас кое-что есть.
Она вышла и тут же вернулась с миской дымящегося овощного
супа. Он не мог сейчас много есть, но в этот раз съел больше, чем ожидал. Она
кормила его с ложки и рассказывала о том, что произошло, и пока она говорила,
он все припоминал. Он решил: если уж приходится валяться с переломанными
ногами, не мешает знать, что его к этому привело. Но вот способ получения
информации его раздражал: как будто он — персонаж книги или пьесы и события его
жизни представляют собой не реальную историю, а чей-то вымысел.
Итак, примерно две недели назад эта женщина отправилась на
машине в Сайдвиндер, чтобы обзавестись кое-какими продуктами и кормом для
скота… и посмотреть новые книжки в аптеке Уилсона
[2]
— дело было в среду, а
книжки привозят по вторникам.
— Я как раз думала о вас, — сказала она и ловким
профессиональным движением промокнула уголки его рта салфеткой. —
Представляете, какое интересное совпадение! Я надеялась, что «Сын Мизери» уже
вышел, но мне не повезло.
Она сказала, что в пути ее застигла гроза, хотя до самого
полудня метеорологи уверенно утверждали, что гроза должна разразиться южнее, в
районе Нью-Мексико и Сангре-де-Кристо.
[3]
— Да-да, — сказал он и вспомнил тот день. — По радио
твердили, что гроза пройдет стороной. Я главным образом потому и поехал.
Он попытался шевельнуть ногой. Ногу немедленно пронзила
вспышка боли, и он застонал.
— Не надо, — сказала она. — Пол, если ваши ноги сейчас
заговорят, вам уже не удастся заставить их замолчать… А таблетки я вам смогу
дать только через два часа. Я и так вам даю слишком много.
Почему я не в больнице? Этот вопрос напрашивался, но Полу
казалось, что ни ему, ни ей не хочется, чтобы он был задан вслух. По крайней
мере сейчас.
— Когда я зашла в магазин за кормом, Тони Роберте сказал,
чтобы я шевелилась, если хочу вернуться домой до грозы, и я ответила…
— Далеко отсюда до города? — перебил он.
— Прилично, — неопределенно ответила она, глядя в окно. В
наступившем молчании Пол взглянул на ее лицо и испугался, ибо увидел пустоту на
ее лице: черная расселина затаилась на альпийском лугу — черное ничто, где не
растут цветы; если упасть в эту черноту, то лететь, вероятно, придется долго.
Перед ним было лицо женщины, которая внезапно утратила всякую связь с
собственным прошлым: лицо женщины, которая не просто забыла то, что необходимо
помнить, а безнадежно утратила память как таковую. Однажды ему довелось
посетить лечебницу для душевнобольных — это было много лет назад, когда он
собирал материал для «Мизери значит несчастье», первой из четырех книг, которые
в последние восемь лет служили основным источником его доходов, — там-то он и
видел подобное выражение… точнее, отсутствие выражения. Такое состояние
называется термином кататония, но то, что пугало его, не имело точного
названия, пожалуй, у него было лишь смутное ощущение, что ее разум стал таким,
каким он представлял себе ее тело: твердым, жилистым, лишенным каких-либо
каналов или полостей.
Затем ее лицо начало медленно проясняться. Мысли как будто
стали вплывать обратно. Неожиданно он осознал, что слово вплывать не совсем
верное. Она не наполнилось чем-то, как резервуар или пруд, она, скорее,
разогрелась. Да-да, она разогревается, как какой-нибудь электроприбор. Как
тостер или, скажем, электрообогреватель.
