— Что?.. — В нем опять зазвучал негромкий сигнал тревоги.
Помрой… Откуда-то ему знакома эта фамилия, хотя он не может вспомнить, где
встречал ее. Но тут же вспомнил. Помрой. Покойный Эндрю Помрой, двадцати трех
лет, из Колд-Стрим-Харбора, штат Нью-Йорк. Обнаружен в Грайдерском заповеднике
— неизвестно, далеко ли отсюда.
— Послушай, Пол, — продолжала она; он слишком хорошо знал
этот ее занудный тон. — Не надо притворяться паинькой. Мне известно, что ты
знаешь, кто такой Энди Помрой, потому что мне известно, что ты прочитал мою
книгу. Я, наверное, даже рассчитывала на то, что ты ее прочитаешь, иначе зачем
бы оставила ее в комнате? Но я хотела убедиться — понимаешь, Пол, я во всем
хочу убедиться. И я убедилась, что нити порваны.
— Нити порваны, — тихо повторил он.
— Ну да. Я однажды читала о том, как можно установить, что
кто-то сует нос в твои вещи. Привязываешь на дверь шкафа тоненькую ниточку, и
если она порвана, когда ты приходишь домой, — то понятно почему. Тебе понятно,
что кто-то к тебе совался. Видишь, как просто?
— Да, Энни. — Он слушал ее, но на самом деле больше всего
его интересовал вопрос, как выбраться из этой поразительной ловушки, что
расставил для него электрический свет.
И опять она наклонилась над предметами, разложенными в
изножье его кровати; опять он услышал приглушенное звяканье металла, удар куска
дерева о какой-то металлический предмет. А потом она снова повернулась к нему,
поправив прическу:
— Вот так и я устроила с моей книгой — только
воспользовалась я не нитками, а собственными волосами. Я выдернула из головы
волосинки и положила их в трех разных местах, понимаешь? А когда приехала домой
— я приехала очень рано, тихо как мышка, чтобы не разбудить тебя, — все три
нити были разорваны, так что я знаю, что ты заглядывал в мою книжку. — Она
помолчала, затем на ее лице появилась победная улыбка, счастливая и
одновременно неприятная, хотя Пол не мог бы сразу определить, чем именно она
неприятна. — И я не удивилась. Я знала, что ты покидал свою комнату. Вот тебе
плохие новости. Я давно, давно знала об этом, Пол…
Наверное, он должен был почувствовать ярость и досаду. Она
знала, знала почти с самого начала… но испытывал он только смутное, пьянящее
чувство эйфории, и ее слова представлялись куда менее значительными, чем
разгорающийся свет наступившего дня.
— Но. — сказала она, как будто возвращаясь к обсуждению
деловых вопросов, — мы говорили о твоей машине. Пол, в том местечке в горах у
меня запасены цепи для автомобильных шин. Вчера днем я почувствовала себя
настолько лучше, что большую часть времени провела на коленях, погрузившись в
молитву, и мне пришел ответ, как это часто бывает, и он был очень прост, это
также часто бывает. Пол, то, что ты возносишь к Богу в молитве, Он возвращает
тебе тысячекратно. Я надела цепи на колеса и притащилась домой. Путь мой был
нелегок, и я понимала, что авария может произойти и несмотря на цепи. Еще я
понимала, что на наших извилистых горных дорогах редко бывают «незначительные
аварии». Но на душе у меня было легко, так как я чувствовала, что меня хранит
воля Господа.
— Да, Энни, это чувство должно воодушевлять, — прохрипел
Пол.
Она удивленно и с легким подозрением глянула на него…
успокоилась и улыбнулась.
— У меня есть для тебя подарок, Пол, — тихо сказала она, и
прежде чем он успел спросить, что за подарок она припасла — он вовсе не был
уверен, что жаждет получать от нее подарки, — добавила:
— Дороги были страшно скользкие. Моя машина два раза чуть не
перевернулась. Второй раз старушку Бесси занесло так, что она развернулась и
сорвалась со склона! — Энни весело рассмеялась. — И я врезалась в сугроб! Это
было после полуночи, но мимо проезжала машина департамента общественных работ
Юстайса, и она вызволила меня.
— Какие молодцы работают в департаменте общественных работ
Юстайса, — попытался произнести Пол, но у него вышло: «Кие дцы ротают в
депамамте пщестных работ Истайсс».
— В двух милях от окружного шоссе начинался последний
трудный участок. Тебе известно, у здешнего окружного шоссе номер девять. Это
дорога, на которой ты съехал с обочины. Ее тогда так добросовестно чистили, что
— прости-прощай. Я остановилась там, где ты не справился с управлением, и
огляделась в поисках твоей машины. И я уже знала, что мне делать, если я ее
увижу. Так как рано или поздно пойдут вопросы, а мне они зададут свои вопросы в
первую очередь — полагаю, ты догадываешься почему.
Энни, я соображаю быстрее, подумал он. Этот вариант я
продумал три, недели назад.
— Почему я привезла тебя сюда? Одна из причин — это
показалось мне больше чем совпадением… Это скорее показалось мне рукой
провидения.
Он выдавил из себя вопрос:
— Энни, что тебе показалось рукой провидения?
— Твоя машина разбилась почти на том же месте, где я
избавилась от этой гниды Помроя. Который еще говорил, что он художник. —
Довольная, она взмахнула рукой и притопнула обеими ногами, и Пол вздрогнул от
стука какого-то предмета на деревянном полу.
— Я подобрала его, когда ехала из Истес-парка. Я ездила туда
на выставку керамики. Мне нравятся всякие глиняные штучки.
— Я заметил, — отозвался Пол. Его голос, казалось, исходил
из места, удаленного на десятки световых лет. Капитан Кирк! В субэфирных сферах
слышен человеческий голос, подумал он и невесело усмехнулся. Глубинная часть
его сознания — до которой не добралось лекарство — попыталась предупредить его,
чтобы он держал рот на замке, просто помалкивал, но какой смысл? Все равно она
знает. Конечно, она знает — все знает Богиня Пчел Бурка. — Мне особенно
понравился пингвин на льдине.
— Спасибо, Пол… Он ведь правда хороший? Так вот. Помрой
путешествовал автостопом. У него был рюкзак. Он сказал, что он художник, хотя
потом я выяснила, что он всего-навсего говенный хиппи, накачанный наркотой
подлюга, и за два месяца до того нанялся в ресторан Истес-парка мыть посуду.
Когда я сказала, что живу возле Сайдвиндера, он ответил, что это счастливое
совпадение. Он сказал, что и сам направлялся в Сайдвиндер. Сказал, что у него
заказ от одного нью-йоркского журнала. Что ему надо попасть туда, где раньше
был отель, — зарисовать руины. Его рисунки должны напечатать вместе со статьей
о старом знаменитом отеле. Он назывался «Оверлук». Он сгорел десять лет назад.
Его сжег зимний смотритель.
[29]
Сошел с ума — так все в городе говорили. Но это
не важно: теперь он мертв.
Я разрешила Помрою остаться.
Мы стали любовниками.
Черные глаза горели на ее каменном и одновременно мясистом
лице, и Пол подумал: Энни, если Эндрю Помрой захотел тебя, то он был не менее
безумен, чем смотритель, спаливший отель «Оверлук».
