Затем она прошла мимо окна к крану и выключила воду. Было
еще светло, но тень Энни удлинилась. Было около шести часов вечера.
Энни открутила шланг от крана, открыла крышку погреба,
опустила туда зеленую резиновую кишку, закрыла крышку, заперла ее на засов и
отступила назад, осматривая мокрый асфальт подъездной дороги и траву, на
которой словно неожиданно выступила обильная роса.
Энни вернулась к газонокосилке, забралась на водительское
место, включила мотор и повела косилку к дому. Пол чуть заметно улыбнулся. Ей
везет как дьяволу, и в критические моменты она делается умна как дьявол — почти
как дьявол. Почти — вот ключевое слово. В Боулдере она допустила промах, и ей
удалось вывернуться в основном благодаря везению. Теперь она допустила еще один
промах. Пол видел это. Она смыла брызги крови с косилки, но не вымыла лезвие
внизу, и не только лезвие, но и весь режущий механизм. Возможно, впоследствии
она вспомнит об этом, но вряд ли. Некоторые обстоятельства имеют свойство
мгновенно испаряться из памяти Энни. Полу пришло в голову, что разум Энни имеет
немало общего с ее газонокосилкой. Видимая часть как будто в порядке. Но если
посмотреть под другим углом, можно увидеть острое смертоносное лезвие.
Она снова вошла в дом через кухню и сразу поднялась наверх.
Пол слышал, как она роется в своих вещах. Потом она медленно спустилась по
лестнице, волоча за собой какой-то предмет, судя по звуку, мягкий и тяжелый.
Поколебавшись, Пол подъехал к двери и приложил к ней ухо.
Тяжелые удаляющиеся шаги. И глухой звук волочащегося по полу
мягкого предмета. Одна паническая мысль вспыхнула в мозгу Пола, и ужас обжег
его.
Пристройка! Она, пошла в пристройку за топором. Опять топор!
Впрочем, он тут же отогнал от себя эту мысль, порожденную
только памятью о прошедшем кошмаре. Она ушла не в пристройку; она спустилась в
погреб. И что-то тащила за собой.
Он услышал, как она поднимается, и отъехал к окну. Ее шаги
приблизились, ключ скользнул в замок, а Пол подумал: Она пришла убить меня. И
от этой мысли испытал единственное чувство — чувство облегчения.
16
Дверь распахнулась, и на пороге возникла Энни, внимательно
глядя на Пола. Она успела переодеться. Теперь на ней была чистая белая майка и
плотные хлопчатобумажные брюки. На плече висела небольшая полотняная сумка
цвета хаки, размером меньше обычной хозяйственной сумки, но побольше дамского
ридикюля.
— Энни, убей меня, если ты за этим пришла, только, ради
Бога, сделай это быстро. Не надо больше рубить меня на куски.
Пол был сам удивлен тем, что сумел это сказать, и даже с
определенной гордостью в голосе.
— Пол, я не собираюсь тебя убивать. — Она помолчала. — Я не
убью тебя, если мне хоть немного повезет. Мне следовало бы тебя убить, я это
понимаю, но ведь я же сумасшедшая, верно? А сумасшедшие часто поступают
наперекор собственным интересам.
Она зашла за его спину и выкатила кресло из комнаты в коридор.
Он слышал, как сумка шлепает ее по боку. Ему пришло в голову, что прежде он ни
разу не видел ее с такой сумкой. Когда она отправлялась в город в платье, то
брала с собой вместительную хозяйственную сумку, из тех, с какими старые девы
ходят на благотворительные базары, если же она надевала брюки, то по-мужски
клала бумажник в карман.
Золотой солнечный свет заливал кухню. Тени от ножек стола
ложились на линолеум, напоминая о решетке на окне тюремной камеры. Если верить
кухонным часам, было около четверти седьмого: похоже, часы показывали
правильное время, хотя у Пола не было никаких оснований полагать, что Энни
обращается с часами на кухне не так небрежно, как с настенным календарем (на
календаре в его комнате по-прежнему оставался май). Из-за окна доносился
стрекот цикад. Пол подумал:
Впервые я слышал этот звук в детстве. Я был маленьким,
совершенно здоровым мальчиком. И чуть не заплакал при этой мысли.
Она протолкнула его кресло в буфетную. Дверь, ведущая в
подвал, была открыта, и солнечный свет плясал на ступеньках лестницы и лежал
мертвым пятном на полу буфетной. Здесь все еще чувствовался запах влаги после
грозы, пронесшейся на исходе зимы.
Там, внизу, пауки, подумал он. И мыши. А еще там крысы.
— М-м… — пробормотал он. — Увези меня отсюда.
Она взглянула на него с некоторым нетерпением, и он понял,
что почти не замечает у нее признаков безумия после убийства полицейского. На
ее лице была написана деловитость хозяйки, готовящейся к званому обеду.
— Тебе предстоит отправиться вниз, — сказала она. — Отнести
тебя туда или поедешь по ступенькам на заднице? Жду ответа через пять секунд.
— Отнеси, — ответил он не раздумывая.
— Весьма разумно. — Она повернулась так, чтобы он мог
обхватить ее за шею. — И без глупостей, Пол. Не пытайся, например, задушить
меня. Я занималась каратэ в Харрисбурге. И у меня хорошо получалось. Я тебя
сброшу. Пол здесь грязный, но жесткий. Ты сломаешь позвоночник.
Она легко взвалила его на закорки. Его ноги, незабинтованные,
но уродливо перекрученные, свисали вниз, как спицы сложенного полотняного
тента. Левая нога, та, где на месте колена вздулся соляной купол, была на
четыре дюйма короче правой. Он недавно обнаружил, что в состоянии недолго
простоять на правой ноге, но после таких упражнений тупая ноющая боль не
проходила несколько часов. И лекарство не справлялось с этой как бы
всхлипывающей болью.
Она понесла его вниз, в погреб, пропитанный сгущающимися
запахами старого камня, древесины, влаги, гниющих овощей. Погреб освещали три
электрические лампочки без абажуров. С потолка наподобие гамака свисала
многолетняя паутина. Трещины в каменных стенах чем-то напоминали детские
рисунки. В погребе царила прохлада — отнюдь не приятная прохлада.
Никогда прежде он не был так близко от нее, как в ту минуту,
когда она тащила его на спине вниз по крутой лестнице. И всего один раз он
будет так же близок к ней в будущем. Он испытал неприятные ощущения. Она
вспотела после тяжелой работы, и хотя Полу вообще-то нравился запах пота, ассоциировавшийся
в его представлении с героическими усилиями, с тяжким трудом, а он уважал
физический труд, но запах, исходящий от Энни, был ему отвратителен, как запах
пропитанной потом и затем высушенной простыни. А за запахом пота скрывался
запах застарелой грязи. Вероятно, Энни принимает душ так же нерегулярно, как и
переворачивает страницы календаря, подумал он. Он удивился, что она вообще
что-то слышит, так как увидел у нее в ухе темно-коричневую серную пробку.
Возле одной из каменных стен погреба лежал предмет, который
она несколько минут назад волокла за собой: матрас. Рядом с ним стояла
поломанная тумбочка для телевизора, на которую Энни поставила три бутылки
пепси. Она подошла к матрасу, повернулась к нему спиной и присела:
