— В двух милях отсюда я приторможу и брошу эту бутылку в
канаву. Но сначала я, естественно, приложу к ней его руку. — Она сухо,
невыразительно улыбнулась. — Отпечатки пальцев, — пояснила она. — Тогда они
убедятся, что он проехал мимо моего дома. Или подумают, что убедились, но
нас-то это тоже устроит, а, Пол?
Его охватило нарастающее отчаяние.
— Они поедут дальше и не найдут его. Он исчез. Как с вами в
Индии, те, которые играют на флейтах, потом из их корзины выпрыгивает веревка,
встает торчком, они лезут по ней и исчезают. Пуфф!
— Пуфф! — сказал Пол.
— Конечно, скоро они вернутся. Я знаю. В конце концов когда
они не найдут ни единого следа, если не считать этой бутылки, то решат, что
надо как следует подумать обо мне. В конце концов, разве не известно, что я
сумасшедшая? Так во всех газетах писали. Совсем слетела с катушек!
Но сначала они мне поверят. Думаю, они не станут обыскивать
дом — по крайней мере вначале. Они поищут в других местах, переберут другие
варианты и только потом вернутся. Сколько-то времени у нас есть. Может быть,
неделя.
Энни очень спокойно посмотрела на него.
— Ты будешь писать быстрее, — произнесла она.
19
Стемнело, и полицейские не появились. Но Энни не дожидалась
их появления, коротая время в обществе Пола: она решила вставить новое стекло в
окно спальни Пола, потом собрала с газона осколки и скрепки. Завтра приедут
полицейские в поисках своего ягненочка, сказала она, а мы же не хотим, чтобы
они увидели что-нибудь необычное, ты согласен, Пол?
Господи, только бы они заглянули под газонокосилку. Только
бы заглянули под газонокосилку, и необычного им хватит.
Однако, как он ни старался заставить работать свое яркое
воображение, так и не мог найти вариант, в котором полицейским пришло бы в
голову заглядывать под газонокосилку.
— А тебе не интересно, Пол, зачем я тебе все это рассказала?
— спросила она, прежде чем покинуть погреб и заняться окном. — Зачем я
посвятила тебя в такие важные планы?
— Нет, — отрешенно ответил он.
— Отчасти затем, чтобы ты знал, каковы наши ставки, а также
затем, чтобы ты знал, как именно тебе надо действовать, чтобы остаться в живых.
И еще я хочу, чтобы ты знал вот что: я положила бы конец всему прямо сейчас.
Если бы не книга. Книга мне все еще небезразлична. — Она широко улыбнулась, но
улыбка вышла неожиданно грустной. — Это действительно лучшая из всех книг о
Мизери, и мне очень, очень хочется узнать, чем она закончится.
— Мне тоже, Энни, — сказал он. Она изумленно воззрилась на
него:
— Как… Ты разве не знаешь?
— Энни, когда я сажусь за книгу, то предполагаю, что события
будут разворачиваться так-то и так-то, но еще ни разу конец не выходил в
точности таким, как я рассчитывал. И если над этим глубоко не задумываться, то
это даже не удивительно. Начинать работу над книгой — это вроде запуска
межконтинентальной ракеты… Только ты преодолеваешь не пространство, а время. То
время, которое проживают на протяжении романа его герои, и то реальное время,
за которое книга создается. Полагать, что знать заранее, чем закончится книга,
— это все равно что запустить ракету «титан» на другой континент и
рассчитывать, что она пройдет точно в намеченное тобой баскетбольное кольцо.
Есть писатели, которые скажут, что добиться нужного конца проще простого, и
скажут с серьезным лицом, но на самом деле очень мало шансов, что книга
закончится так, как ты задумал.
— Да, — сказала Энни. — Я понимаю.
— Наверное, у меня есть хороший внутренний компас, так как я
обычно предвижу достаточно точно, а коль скоро сюжет — это взрывчатка, хорошо иметь
хотя бы приблизительное представление о том, где она разорвется. На сегодняшний
день у меня есть два возможных варианта развязки. Один — очень печальный.
Второй — пусть не традиционный счастливый конец а-ля Голливуд, но он по крайней
мере оставляет надежду на лучшее будущее.
Энни вдруг встревожилась… и словно туча надвинулась на него:
— Пол, ты же не собираешься еще раз убить ее?
Он слегка улыбнулся:
— Энни, а что, если я это сделаю? Ты меня убьешь? Это меня
совершенно не пугает. Пусть я не знаю, что случится с Мизери, зато я прекрасно
знаю, что случится со мной… и с тобой. Я напишу слово КОНЕЦ, ты прочитаешь и
потом напишешь свой КОНЕЦ. Конец для нас обоих. Какой? Даже гадать не
приходится. Реальность не бывает причудливее фантазий, что бы люди ни говорили.
Как правило, нам в точности известно, что нас ожидает.
— Но…
— Думаю, мне известно, чем кончится книга. Я уверен
процентов на восемьдесят. Если получится так, книга тебе понравится. Но даже
если книга закончится иначе, ни один из нас не узнает подробностей, пока они не
возникнут на бумаге.
— Наверное, так оно и будет.
— Помнишь старую рекламу? «Приехать — полдела!»
— Но все-таки книга ведь почти закончена?
— Да, — сказал Пол. — Почти закончена.
20
До отъезда она принесла ему новую бутылку пепси, коробку
крекеров, банку сардин, сыр и… судно.
— Если ты принесешь мне рукопись и один из тех желтых
блокнотов, я продолжу писать от руки, — сказал он. — Быстрее пройдет время.
Она подумала, потом с сожалением покачала головой:
— Это было бы хорошо, Пол. Но тогда тебе потребуется по
крайней мере одна лампочка. Я не могу так рисковать.
Паническая волна опять захлестнула его при мысли о том, что
она оставит его здесь, в погребе, в кромешной темноте. Но только на мгновение.
Хладнокровие тут же вернулось к нему. По коже поползли мурашки. Он подумал о
крысах, прячущихся в норах и в потайных ходах внутри стен. Они выбегут, когда в
погребе станет темно. Надо полагать, они почуют запах беспомощности.
— Энни, не оставляй меня в темноте. Пожалуйста.
— Это необходимо. Если кто-нибудь заметит свет в моем
погребе, он захочет остановиться и посмотреть, и ему не помешают ни цепь, ни
записка. Если я оставлю тебе фонарик, ты, может быть, попытаешься подавать им
сигналы. Если я оставлю свечку, ты можешь поджечь дом. Видишь, как хорошо я
тебя знаю?
Он почти никогда не осмеливался заговаривать о тех случаях,
когда покидал свою комнату, так как упоминание о них приводило ее в ярость: но
страх перед одиночеством в темном погребе заставил его сказать:
— Энни, если бы я хотел поджечь твой дом, я бы уже давно это
сделал.
