— Тогда забирайся. И помни, что я тебе говорила насчет
попыток задушить и тому подобного. Я очень устала и вряд ли мне сейчас
понравятся шутки.
— Запас моих шуток, кажется, иссяк.
— Очень хорошо.
Она со стоном поднялась, и Полу пришлось закусить губу,
чтобы не закричать от боли. Она подошла к лестнице, слегка повернула голову, и
он увидел, что она смотрит — наверное, смотрит — на столик, где стоят банки.
Взгляд ее был коротким, как будто случайным, но Полу показалось, что смотрела
она чрезвычайно долго, и он был уверен, что она заметила отсутствие банки с
горючей жидкостью. Лишь через несколько месяцев после своих первых опытов он
набрался мужества для новой попытки… И если ее рука скользнет по его бедру, то
нащупает не только костлявую задницу.
Выражение ее лица не переменилось, когда она отвернулась от
столика, и он испытал такое облегчение, что тряска при подъеме по лестнице
показалась ему почти терпимой. При желании она хорошо умела делать совершенно
непроницаемое лицо, но он полагал — надеялся, — что на этот раз провел ее.
На этот раз он действительно ее провел.
26
— Энни, наверное, мне все-таки нужен укол, — сказал он,
когда она уложила его в кровать. Несколько мгновений она рассматривала его
потное бледное лицо, затем кивнула и вышла из комнаты.
Как только она вышла, он достал плоскую банку и засунул ее
под матрас. После случая с ножом он ничего туда не прятал и банку с горючим
тоже не собирался долго там хранить. Но до конца дня ей придется полежать под
матрасом. Вечером он перепрячет ее в другое, более надежное место.
Энни вернулась и сделала ему укол. Затем положила на
подоконник пачку бумаги и несколько свежезаточенных карандашей и подкатила
инвалидное кресло к кровати.
— Вот, — сказала она. — Я хочу пойти поспать. Если подъедет машина,
я услышу. Если все оставят нас в покое, я, может быть, просплю до утра. Кресло
будет стоять здесь, на случай, если тебе захочется поработать. Твоя рукопись
здесь, на полу. Но я совершенно искренне не советую тебе работать, пока твои
ноги не успокоятся.
— Сейчас я работать не могу, но не исключено, что оклемаюсь
и вечером просижу долго. Я понял, что ты имела в виду, говоря, что мне нужно
поторопиться.
— Я рада, что ты понял, Пол. Как ты думаешь, сколько тебе
нужно времени?
— При обычных обстоятельствах я бы попросил месяц. При моих
нынешних темпах — две недели. Если я смогу прыгнуть выше головы — дней пять.
Может быть, неделя. Книга будет сырой, но она будет окончена.
Она вздохнула и рассеянно взглянула на свои ладони:
— Я знаю, тебе понадобится меньше двух недель.
— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.
Она посмотрела на него с легким интересом, но без гнева или
подозрительности:
— Что такое?
— Обещай больше не читать, пока я не закончу… или пока мне
не… Ну, ты понимаешь.
— Пока не придется прервать работу?
— Да. Или пока мне не придется прервать работу. Таким
образом ты получишь цельное, не разбитое на фрагменты окончание. Так оно
произведет на тебя куда более сильное впечатление.
— Пол, правда получится хорошая книга?
— Да, — улыбнулся Пол. — Просто отличная.
27
В тот же вечер, около восьми часов, он осторожно перебрался
в кресло. Прислушался. Сверху не доносилось ни звука. Последнее, что донеслось
до него оттуда, — это скрип пружин; она легла около четырех часов дня. Он не
сомневался, что она в самом, деле устала.
Пол достал банку горючего и подкатился к окну, где находился
его импровизированный рабочий кабинет: ухмыляющаяся пишущая машинка, у которой
не хватало трех зубов, мусорное ведро, карандаши, стопки бумаги, черновики, из
которых одни еще сослужат службу, а другие отправятся в ведро.
Должны были отправиться, только раньше.
Здесь находилась невидимая дверь в иной мир. И здесь был его
призрак, как будто бы движущийся при быстром просмотре серии фотоснимков.
Благодаря долгой практике он с легкостью проехал между
пачками бумаги и разбросанными на полу блокнотами, остановился у стены, на
всякий случай прислушался, наклонился и поднял девятидюймовый кусок плинтуса.
Примерно месяц назад он обнаружил, что в этом месте доска легко отходит от
стены, а Энни, судя по тонкому слою пыли на этой доске (еще немного, и ты
начнешь оставлять волосы для проверки, подумал он), не знала, что именно в этом
месте в плинтусе есть изъян. За плинтусом имелось небольшое пространство,
наполненное только комками пыли и мышиными экскрементами.
Пол поставил банку с горючей жидкостью в нишу и задвинул
кусок плинтуса. В самый первый момент он испугался, что доска не встанет в
точности на прежнее место (а у нее — о Боже! — дьявольски острые глаза!), но
потом доска легко скользнула в проем.
Пол оценил результат, затем открыл блокнот и прошел в дверь,
распахнувшуюся в бумажном листе.
Ничто не отвлекало его от работы в течение четырех часов.
Три карандаша, которые Энни заточила для него, затупились, после чего он
подкатился к кровати, забрался под одеяло и с легким сердцем заснул.
28
ГЛАВА 37
Руки Джеффри начинали затекать. Он стоял в тени хижины,
принадлежащей вот уже пять минут «Прекрасному», владению М'Чиби. Он был похож
на исхудавшего силача из цирка, а над его головой висело тело баронессы.
Когда он наконец решил, что никакие слова Езекии не смогут
убедить М'Чиби покинуть хижину, до него донесся звук какого-то поспешного
движения. Джеффри обернулся, и мускулы на его руках напряглись. Вождь М'Чиби
был хранителем огня, и в хижине у него горело больше сотни факелов, и каждый
был покрыт толстым слоем тягучей смолы. Смола эта добывалась из местных
низкорослых деревьев, и сами бурка называли ее «маслом для огня» или «маслом
для огня и крови». Некоторые предметы назывались на языке бурка, как и на
многих других примитивных языках, весьма уклончиво. Впрочем, как бы не
произносились название этого вещества, ясно было, что в хижине имеется
достаточно факелов, чтобы поджечь всю деревню; она вспыхнет, как чучело Тая
Фокса,
[41]
подумал Джеффри… если удастся убрать М'Чиби с дороги.
Не бойся его бить, босс Джеффри, сказал ему Езекия. М'Чиби,
он первый выходит, он хранитель огня. А Езекия второй выходит. Так вы не ждите!
Разбейте башку этого щенка, только быстро!
