- Бедняжка, верно, всю ночь не сомкнула глаз из-за этого проклятого ветра, - прошептала мать.
Отец знаком призвал ее к молчанию. Оба нагнулись и с восторгом смотрели на свою дочь, раскинувшуюся в девственной наготе, на свою обожаемую долгожданную дочь, родившуюся у них так поздно, когда они уже потеряли надежду иметь детей. Родителям она казалась совершенством, оба полагали, что их Сесиль ничуть не толста, даже не достаточно упитана, так как плохо кушает. Сейчас она спала крепким сном, не чувствуя, что они склонились над ней, что их лица почти касаются ее щеки. Но вот легкая волна пробежала по ее застывшему лицу. Отец с матерью перепугались, как бы она не проснулась, и на цыпочках вышли из комнаты.
- Т-шш! - прошептал г-н Грегуар, переступив порог. - Может, она не спала ночь, не надо ее будить.
- Да, пусть выспится хорошенько, наша дорогая деточка, - подхватила г-жа Грегуар. - Мы подождем ее.
Они спустились в столовую и уселись в мягкие кресла; служанка, и не думая ворчать, поставила шоколад на слабый огонь. Отец взялся за газету, а мать за вязанье - широкое гарусное покрывало. В комнате было очень тепло, в доме стояла глубокая тишина.
Все состояние Грегуаров, дававшее им около сорока тысяч франков ежегодного дохода, заключалось в одной-единственной акции угольных копей в Монсу. Супруги охотно рассказывали о происхождении своего богатства, основу которому положило возникновение Компании.
В начале прошлого века какое-то безумие овладело людьми на всем протяжении от Лилля до Валансьена; все стали искать каменный уголь. Всем вскружили голову успехи предпринимателей, основавших впоследствии Анзенскую компанию. В каждой коммуне копали землю; за одну ночь создавали товарищества, получали концессии. Из всех одержимых каменноугольной горячкой того времени самое яркое воспоминание о себе оставил барон Дерюмо, отличавшийся недюжинным умом и героическим упорством. В течение сорока лет он с неослабным мужеством боролся против всевозможных препятствий; первые изыскания оказались бесплодными, после долгих месяцев работы приходилось бросать заложенные шахты, обвалы уничтожали горные выработки, рабочие гибли при нежданных наводнениях, в недрах земли пропадали сотни тысяч франков; помимо того, возникали неприятности с властями предержащими, впадали в панику пайщики, надо было сражаться с помещиками, не желавшими признавать концессий, выданных королем, если предприниматели отказывались заранее договориться с ними. Наконец барон основал товарищество на паях: "Дерюмо, Фокенуа и Кo" - для разработки угольного месторождения в Монсу, и копи уже начали давать небольшую прибыль, как вдруг барон Дерюмо чуть не потерпел крах под ударами жестокой конкуренции со стороны соседних каменноугольных копей в Куньи, принадлежавших графу де Куньи, и Жуазельских копей товарищества Корниль и Женар. На его счастье, 25 августа 1760 года три эти предприятия заключили между собой соглашение и слились в одно товарищество. Была основана Компания угольных копей в Монсу, которая существовала и по сей день. Для распределения паев взяли за образец денежную единицу того времени: весь капитал поделили на двадцать четыре "су", а каждое су - на двенадцать денье, что составляло в целом двести восемьдесят восемь денье; а так как одно "денье" равнялось десяти тысячам франков, основной капитал достигал почти трех миллионов. Дерюмо, дошедший до крайности, все же оказался победителем: он получил при разделе шесть "су" и три "денье".
В те годы усадьба Пиолена с тремястами гектаров земли принадлежала барону Дерюмо; управителем имения у него состоял Оноре Грегуар, уроженец Пи~ кардии, прадед Леона Грегуара - отца Сесили. При заключении соглашения о Компании угольных копей в Монсу Оноре, у которого было в кубышке тысяч пятьдесять франков, заразился непоколебимой верой своего хозяина и вложил в предприятие десять тысяч франков полновесными экю, взяв себе пай - одно "денье", и трепетал от ужаса, что таким образом он обездолил своих детей. Действительно, его сын Эжен получал весьма скудные дивиденды, а так как он приобрел барские замашки и имел глупость пустить по ветру остальные сорок тысяч отцовского наследства, вложив их в какое-то убыточное предприятие, то жил он довольно стесненно. Но постепенно прибыль пайщиков все возрастала, сын Эжена, Фелисьен Грегуар, стал богатым человеком и осуществил мечту, которую с детских лет лелеял его дед, бывший управитель господского имения: он приобрел разрезанную на части Пиолену, купив остатки ее в качестве национального имущества за гроши. Однако последущие годы были неудачны: больших доходов не получали, пока не наступила трагическая развязка революции, а затем падение кровавого царствования Наполеона. И только Леону Грегуару робкое, боязливое капиталовложение его предка принесло благоденствие, возраставшее с поразительной быстротой. Вместе с прибылями Компании рос и ширился доход на скромный десятитысячный пай. С тысяча восемьсот двадцатого года он давал сто процентов прибыли - то есть десять тысяч франков; в тысяча восемьсот сорок четвертом году он приносил двадцать тысяч, в тысяча восемьсот пятидесятом году - сорок тысяч. А затем два года подряд прибыль достигала огромной суммы - пятидесяти тысяч франков; стоимость одного "денье" котировалась на Лионской бирже в миллион франков, то есть увеличилась за столетие в сто раз.
Господину Грегуару советовали продать пай, когда "денье" достигло такой котировки, но он с обычной своей благодушной улыбкой отказался. Через полгода разразился промышленный кризис, стоимость "денье" упала до шестисот тысяч франков. Но Леон Грегуар по-прежнему улыбался и ни о чем не жалел, ибо все Грегуары были теперь полны непоколебимой веры в свои копи. Курс еще поднимется. Дело прочное, не лопнет, - скорее мир перевернется. К этой благоговейной вере примешивалась глубокая признательность к капиталу, который в течение целого столетия кормил семью Грегуаров и давал им возможность жить в праздности. Копи были как бы их семейным божеством, Грегуары поклонялись ему, движимые любовью к самим себе; шахты были покровительницами их домашнего очага; под защитой шахт им так сладко спалось на мягком ложе, таким дородством наделял их обильный и изысканный стол. Их благоденствие переходило из поколения в поколение; так зачем же навлекать на себя немилость судьбы, усомнившись в ней? В основе их преданности копям лежал суеверный страх: а вдруг деньги возьмут да и улетучатся, если продать свой пай и положить вырученный миллион в ящик несгораемого шкафа? Гораздо надежнее было держать их под землею, где из поколения в поколение многочисленное племя углекопов понемногу, но каждодневно извлекало деньги сообразно потребностям Грегуаров.
И, надо сказать, все блага земные сыпались на этот счастливый дом. Г-н Грегуар женился очень молодым на дочери маршьенского аптекаря, дурнушке и бесприданнице, но обожал ее. Жена платила ему тем же, и оба блаженствовали. Она целиком отдалась хозяйству, преклонялась перед мужем, на все смотрела его глазами и волю его почитала законом; во всем у них были одинаковые вкусы, одинаковые мнения, никогда не возникало никаких разногласий; у обоих был один идеал благоденствия; сорок лет они прожили душа в душу, трогательно заботились друг о друге. Жизнь они вели уравновешенную и без затей, без шума, спокойно проживали сорок тысяч франков в год, а свои сбережения тратили на Сесиль, позднее рождение которой на время перевернуло весь их бюджет. Они и до сих пор беспрекословно исполняли все ее желания, купили вторую лошадь, два новых экипажа, выписывали для нее туалеты из Парижа. Но все это доставляло им только удовольствие, - ничто не могло быть слишком роскошным для их дочери. Сами же они терпеть не могли показного блеска и одевались по старой моде времен их молодости. Всякий расход, не приводивший к практической выгоде, казался им нелепым.
