Этьен тоже помчался; потом, догадавшись, что Денелен забаррикадировался в комнате штейгеров, ответил:
- А что поделаешь? Разве мы будем виноваты?
Он взбесился.
Все же Этьен очень тревожился, так как еще владел собою и не хотел поддаваться порыву гнева. Кроме того, задета была его гордость - гордость вожака, увидевшего, что приведенное войско вышло из-под его власти, что это неистовство не похоже на картину, рисовавшуюся ему в мечтах: хладнокровное выполнение воли народа. Напрасно он призывал к спокойствию, кричал, что не следует бесцельными разрушениями действовать на руку врагам.
- В котельную! - вопила Горелая. - Погасим огонь.
Левак, найдя напильник, размахивал им, как кинжалом, и, перекрывая страшный шум, пронзительным голосом издал грозный клич:
- Перережем тросы! Перережем тросы!
Вскоре все подхватили клич. Только Этьен и Маэ все еще пытались уговорить товарищей, но голоса их терялись в буре криков, а добиться тишины они не могли.
- Но ведь в шахте люди, товарищи!
Шум усилился, со всех сторон кричали:
- Так им и надо! Зачем спустились?..
- Поделом предателям! Так и надо. Пусть там остаются... Да и нечего хныкать, - могут по лестницам вылезть!
Брошенная кем-то мысль о лестницах подлила масла в огонь, и Этьен понял, что придется уступить. Боясь, что произойдет еще большее несчастье, он кинулся к подъемной машине, решив хотя бы поднять клети, а иначе тросы, перепиленные на самом верху, могли разнести их в щепы, рухнув на них всей своей огромной тяжестью. Машинист куда-то исчез, так же как и дежурные рабочие; Этьен сам ухватил пусковую рукоятку; пока он маневрировал рычагами, Левак и двое других забрались на массивные стропила, поддерживавшие шкивы. Едва только клети встали на упоры, послышался пронзительный визг напильника, врезавшегося в сталь. Настала мертвая тишина; этот звук, казалось, потряс всю шахту, все подняли головы, смотрели, слушали в глубоком волнении. Маэ, стоявший в первом ряду, чувствовал, как его захватывает угрюмая радость, словно он надеялся, что сталь напильника избавит всех углекопов от горькой судьбы; когда перережут горло одной из проклятых черных пропастей, люди не будут туда спускаться.
А тут вдруг Горелая побежала по лестнице и снова завопила:
- Топки гасить! В котельную! В котельную!
Женщины помчались вслед за ней. Жена Маэ присоединилась к ним, чтобы не дать им все переломать: так же как ее муж, она хотела урезонить товарищей. Она была спокойнее всех в этой толпе и находила, что можно защищать свое право, не производя у хозяев разгрома. Когда она вошла в котельную, женщины успели изгнать оттуда двух кочегаров, и Горелая, вооружившись большой лопатой, присела на корточки перед одной из топок и с яростью принялась выгребать из нее раскаленный жар прямо на кирпичный пол, где уголь продолжал гореть, выпуская черный дым.
Всего в котельной было десять топок на пять генераторов. Вскоре и другие женщины яростно принялись за работу; усердствовала жена Левака, ухватив лопату двумя руками; рядом старалась Мукетта, подоткнув юбки выше колен, чтоб они не загорелись; в этой адской кухне, словно освещенной заревом пожара, все фигуры казались кроваво-красными, все были потные, растрепанные, страшные, словно ведьмы на шабаше. Гора раскаленного угля росла, от жара потолок обширного помещения котельной пошел трещинами.
- Довольно! - крикнула жена Маэ. - Загорится халупа!
- Вот и хорошо! - ответила Горелая. - Чистая будет работа!.. Ах они проклятые! Я ведь говорила, что отплачу им за мужа!
В эту минуту раздался голос Жанлена:
- Осторожней!.. Я сейчас погашу! Сразу пар выпущу!
Он прибежал одним их первых, проскользнул в толпе, радуясь этой суматохе и придумывая, что бы натворить; и ему пришла мысль открыть краны и выпустить из котлов пар. Струи пара вырвались, словно грянули выстрелы; пять котлов вмиг опустели - с воем, с шипением и свистом, с таким громовым грохотом, что ушам было больно. Все исчезло в облаках пара; раскаленный уголь потускнел; жестикулирующие женщины казались тенями. Хорошо был виден только Жанлен, - забравшись на галерею, возвышавшуюся над белой, клубившейся пеленой, он взирал на толпу с восторгом и хохотал, разевая рот до ушей, торжествуя, что ему удалось вызвать такой ураган.
Длилось это с четверть часа. На кучу горящего угля вылили несколько ведер воды, чтобы окончательно его загасить, угроза пожара была устранена, но гнев толпы не стихал, наоборот, распалился еще больше. По лестнице сбежали мужчины с молотками в руках, женщины хватали железные прутья; кричали, что нужно разбить генераторы, сломать машины, разрушить шахту.
Этьена предупредили, он прибежал вместе с Маэ. Его и самого захватывала, опьяняла эта буйная жажда мести. Все же он боролся с собой, молил и других успокоиться: ведь тросы перерезаны, топки погашены, котлы опустели, - значит, работы в шахте невозможны. Его не слушали; он видел, что опять его захлестнет эта волна, как вдруг со двора, около низкой дверцы запасного спуска, раздались крики, свист, улюлюканье:
- Долой изменников! Трусы поганые, сволочи! Долой! Долой!
Выходили углекопы, поднявшиеся из шахты по лестницам. Первые, ослепнув от яркого солнца, застыли на месте, растерянно моргая глазами. Потом тороплива двинулись вереницей, думая лишь о том, как бы поскорее выбраться на дорогу и убежать.
- Долой подлецов! Сволочи! Предатели!
Сбежались все забастовщики. В две-три минуты никого не осталось в надшахтных строениях, - пятьсот человек, явившихся из Монсу, выстроились шпалерами: пусть-ка пройдут меж двумя рядами вандамские углекопы, отступники, предатели, вероломно спустившиеся в шахту; и каждого выходившего углекопа, одетого в отрепья, покрытого черной грязью, встречали жестокими насмешками: "Гляди-ка, гляди - ножки будто кочки, а зад как бочка", "А у этого нос провалился. Скажи спасибо шлюхам из "Вулкана", "А вон у того глаза слиплись, разлепить не может, желтым воском заросли!", "А этот-то, этот! Ну и долговязый, ну и сухопарый! Чисто жердь!" Вылезла толстая откатчица, раздался неистовый хохот: "Эй, грудастая, брюхастая, задастая!" Каждый норовил ее пощупать. Насмешки переходили в издевательства, того и гляди посыпались бы тумаки. Шествие несчастных углекопов все не кончалось, они проходили гуськом, дрожа от холода, молча сносили оскорбления, бросая исподлобья косые взгляды, втягивали голову в плечи, ожидая побоев, и с облегчением вздыхали, когда оказывались за воротами и могли наконец убежать.
- Да что ж это! Сколько их там? - воскликнул Этьен.
Он удивлялся, что углекопы все выходят и выходят, его возмущала мысль, что спустилась в шахту вовсе не горстка голодных людей, запуганных штейгерами. Значит, на вчерашней сходке в лесу ему солгали? В шахте Жан-Барт почти все вышли на работу. И вдруг у него вырвался крик негодования, он бросился к двери, увидев у порога Шаваля.
- Ах негодяй! Так вот для чего ты нас позвал?
