Он произнес эти слова с необычайной силой, словно давал клятву скорее умереть, чем сдаться. Потом, сделав над собой усилие, он успокоился и рассмеялся с немного деланным добродушием:
— Ну вот, опять недоверие! Я думал, что мы объяснились на этот счет раз и навсегда. Вы согласились отдаться в мои руки, так предоставьте же мне поле действия! Ведь я желаю вам только богатства, большого, большого богатства!
Он замолчал, потом продолжал, понизив голос, точно испугавшись и сам чрезмерности своих желаний:
— Знаете, чего я хочу? Я хочу курса в три тысячи франков.
Он жестом нарисовал в воздухе эту цифру, она сияла перед ним, как звезда, она воспламеняла горизонт биржи, победоносная цифра в три тысячи франков.
— Это безумие! — сказала Каролина.
— Как только курс превысит две тысячи франков, — заявил Гамлен, — всякое новое повышение будет грозить опасностью, и предупреждаю вас, что касается меня, я буду продавать, я не желаю участвовать в подобном сумасшествии.
Но Саккар не поверил ему. Как бы не так! Люди всегда говорят, что будут продавать, а потом не продают. Он обогатит их против их воли. И он снова улыбнулся ласковой, немного насмешливой улыбкой:
— Положитесь на меня. Кажется, до сих пор я неплохо вел ваши дела… Садовая дала вам миллион.
В самом деле, Гамлены и забыли об этом: они приняли этот миллион, выуженный в мутной воде биржи. Они замолчали, побледнев, чувствуя ту смутную тревогу на сердце, какая бывает у честных еще людей, когда они уже не уверены в том, что поступили как должно. Неужели и они заболели проказой игры? Неужели и они заразились денежной лихорадкой в той нездоровой атмосфере, где их вынуждали жить дела?
— Это правда, — пробормотал, наконец, инженер, — но если бы я был здесь…
— Полноте, — перебил его Саккар, — вам нечего стыдиться: ведь это деньги, отвоеванные у евреев!
Все трое развеселились, и Каролина, сидевшая у стола, махнула рукой, как бы соглашаясь и уступая. Приходится есть других, если не хочешь, чтобы съели тебя, — такова жизнь. В противном случае надо обладать какой-то необыкновенной добродетелью или уйти в монастырь, где нет искушений.
— Да, да, — весело продолжал Саккар, — не делайте вид, будто плюете на деньги: во-первых, это глупо, а во-вторых — только слабые пренебрегают силой… Было бы нелепо убивать себя на работе, чтобы обогащались другие, и не выкроить себе своей законной доли. Уж лучше лежать на боку и ничего не делать!
Он завладел ими, он не давал вставить слово.
— А знаете ли вы, что скоро у вас будет в кармане кругленькая сумма?.. Постойте!
С живостью школьника он подбежал к столу Каролины, схватил карандаш, листок бумаги и набросал на нем какие-то цифры.
— Постойте! Сейчас я составлю вам расчет. О, я знаю все наизусть… При основании банка у вас было пятьсот акций, которые удвоились в первый раз, потом еще раз. Стало быть, на сегодняшний день у вас имеется две тысячи. Значит, после нашего ближайшего выпуска у вас их будет три.
Гамлен сделал попытку перебить его.
— Нет, нет! Я знаю, у вас есть чем заплатить — триста тысяч франков наследства, с одной стороны, и миллион, заработанный на Садовой, — с другой… Посмотрите! Первые две тысячи акций обошлись вам в четыреста тридцать пять тысяч франков, эта третья тысяча будет стоить восемьсот пятьдесят тысяч, всего миллион двести восемьдесят пять тысяч франков… Следовательно, у вас еще останется пятнадцать тысяч франков на мелкие расходы, не считая тридцати тысяч жалованья, которые мы доведем до шестидесяти тысяч.
Ошеломленные, брат и сестра слушали его, невольно заинтересовавшись этими цифрами.
— Итак, вы видите, что вы честные люди, что вы платите за все, что берете… Впрочем, все это пустяки. Я хотел сказать вам другое…
Он встал и торжествующе помахал листком.
— По курсу в три тысячи ваши три тысячи акций дадут вам девять миллионов.
— В три тысячи! — вскричали они, протестуя жестами против этого сумасшедшего упорства.
— Именно так! И я запрещаю вам продавать раньше, я сумею помешать вам в этом. Да, да, силой, по праву друга, который не позволит своим друзьям делать глупости. Мне нужен курс в три тысячи, и я добьюсь его!
Что было ответить этому страшному человеку, пронзительный голос которого, напоминавший крик петуха, звенел победой? Они опять рассмеялись, с деланным равнодушием пожимая плечами, и заявили, что ничуть не беспокоятся, так как такого курса никогда не будет.
А он снова сел к столу и занялся другими вычислениями — своим собственным счетом. Заплатил ли он, заплатит ли он в будущем за свои три тысячи акций? Это оставалось сомнительным. Возможно даже, что у него было значительно больше акций, но этого никто хорошенько не знал, так как он тоже служил Обществу подставным лицом и трудно было различить в общей массе акций принадлежавшие лично ему. Его карандаш чертил бесконечные ряды цифр. Потом он резко перечеркнул все и смял бумагу. Это да еще два миллиона, подобранные им в грязи и в крови Садовой, — такова была его доля.
— У меня деловое свидание, я вас покидаю, — сказал он, взявшись за шляпу. — Но ведь все решено, не так ли? Через неделю — совет правления и сразу после него чрезвычайное общее собрание, где мы будем голосовать.
Оставшись одни, растерянные и усталые, Каролина и Гамлен с минуту молча смотрели друг на друга.
— Ничего не поделаешь, — заявил, наконец, Гамлен, отвечая на тайные мысли сестры. — Мы взялись за дело, нельзя бросить его на полдороге. Он прав, было бы глупо с нашей стороны отказываться от всех этих богатств… Я всегда смотрел на себя как на человека науки, который только приводит воду к колесам мельницы. Мне кажется, эта вода оказалась обильным прозрачным потоком, которому банк обязан своим быстрым успехом. Так вот, поскольку мое поведение безупречно, не будем терять мужество, будем работать.
Она встала со стула, пошатываясь, бормоча:
— О, эти деньги, эти деньги!..
И, задыхаясь от непреодолимого волнения, охватившего ее при мысли о всех этих миллионах, которые должны были на них свалиться, она бросилась к нему на шею и заплакала. Конечно, это были слезы радости, слезы счастья; наконец-то она увидит брата справедливо вознагражденным за его ум, за его труд. Но к этим чувствам примешивалась и горечь, причины которой она не понимала сама, горечь смутного стыда и страха. Он начал подшучивать над ней, оба сделали вид, будто им очень весело, но в душе осталось неприятное чувство, глухое недовольство собой, словно их втайне мучила совесть за какое-то нечистое сообщничество.
— Да, он прав, — повторила Каролина. — Все поступают так. Такова жизнь.
Совет правления заседал в новом зале роскошного особняка на Лондонской улице. Это была уже не сырая комната, где царил зеленоватый полумрак, бледный отсвет соседнего сада, а просторное светлое помещение с четырьмя окнами на улицу, с высоким потолком и величественными стенами, украшенными живописью, сверкавшими позолотой. Кресло председателя было настоящим троном, возвышавшимся над остальными креслами: великолепные и суровые, словно предназначенные для заседания совета министров, они выстроились вокруг огромного стола, покрытого красным бархатом. А с монументального камина из белого мрамора, где зимой весело пылали дрова, смотрело приветливое и тонкое лицо папы, который, казалось, лукаво посмеивался над тем, что находится в таком месте. Саккар окончательно забрал в руки всех членов совета, попросту подкупив большинство из них. Маркиз де Боэн, замешанный в какую-то грязную историю и уличенный чуть ли не в мошенничестве, смог, благодаря Саккару, замять скандал, возместив убытки обворованной фирме; таким образом он превратился в покорного слугу Саккара, но не потерял при этом своей горделивой осанки и, как представитель высшей знати, оставался лучшим украшением совета. Гюре, после того как Ругон выгнал его за кражу сообщения об уступке Венецианской области, тоже отдал всего себя Всемирному банку, защищая его интересы в Законодательном корпусе, ловя для него рыбу в мутной воде политики и оставляя себе львиную долю барышей со своих наглых плутней, которые могли в любую минуту привести его в Мазас. Виконт де Робен-Шаго, заместитель председателя, получил сто тысяч франков секретного вознаграждения за то, что не глядя давал свою подпись во время длительных отлучек Гамлена. Банкир Кольб за свое любезное невмешательство в дела банка также получил возможность заработать, умело используя за границей могущество фирмы, а порой и компрометируя ее своими арбитражными операциями. Даже Седиль, владелец фабрики шелка, понесший большие убытки при одной страшной ликвидации, занял у банка солидную сумму, которую был не в состоянии вернуть. Один только Дегремон сохранял полнейшую независимость по отношению к Саккару, что порой беспокоило последнего, хотя этот любезный господин был по-прежнему мил, приглашал его на свои вечера и тоже подписывал все без возражений, с готовностью скептически настроенного парижанина, для которого все идет хорошо, пока он наживает деньги. И на этот раз, несмотря на исключительную важность заседания совета, оно прошло так же гладко, как обычно. Это превратилось в привычку; по-настоящему работали только на узких совещаниях, пятнадцатого числа, а широкие совещания в конце месяца лишь торжественно утверждали решения. Равнодушие членов совета дошло до того, что, во избежание слишком большого однообразия протоколов, неизменно отражавших всеобщее одобрение, приходилось приписывать участникам заседаний сомнения, возражения, целые воображаемые дискуссии, которые выслушивались на следующем заседании без всякого удивления и подписывались без тени улыбки.
