— Ладно, отпускаю тебя. — Сид предпочитал не прощаться, а
заканчивать разговор именно этой фразой, словно держал меня в заложниках. —
Запасайся холодным пивом, Майк. Синоптики говорят, что на этот уик-энд в Новой
Англии будет жарче, чем в аду.
— Если станет уж совсем плохо, переселюсь в озеро. Эй, Сид?
— Эй, что?
Как и «отпускаю тебя», «эй, что?» пришло из детства.
— Наши предки из Праутс-Нек, так?
Со стороны отца, мама пришла совсем из другого мира, где
мужчины ходили в шелковых рубашках с отложным воротничком, женщины носили
длинные комбинации, и все знали второй куплет «Дикси». С моим отцом она
встретилась в Портленде, на каком-то спортивном мероприятии. Мамины
родственники жили в Мемфисе и никому не позволяли забыть об этом.
— Вроде бы да, — ответил он. — Точно, оттуда. Но только не
задавай мне много вопросов о нашем родовом древе, Майк. Я до сих пор не знаю,
чем отличается племянник от кузена. То же самое я говорил и Джо.
— Говорил? — Внутри у меня все замерло, но нельзя сказать,
что я очень уж удивился. После того, что я уже узнал, новость-то не бог весть
какая.
— Будь уверен.
— А что она хотела знать?
— Все, что мне известно. То есть не так и много. Я мог
рассказать ей о прапрадедушке мамы, которого убили индейцы, но материнская
линия Джо не интересовала.
— Когда это случилось?
— Так ли это важно?
— Возможно, да.
— Попробую вспомнить. Наверное, в то время, когда Патрику
вырезали аппендицит. Да, точно. В феврале девяносто четвертого. Может, и в
марте, но скорее всего в феврале.
За полгода до ее смерти на автостоянке у «Райт эйд». А ведь
я ничего не знал, ничего не замечал. Тогда она еще не забеременела. Ездила в
Тэ-Эр. Задавала вопросы, по словам Билла Дина, не всегда приятные, но она
продолжала их задавать. И я понимал, в чем причина. Если уж Джо за что-то
бралась, сбить ее с взятого курса не представлялось возможным. Попробуйте
вырвать тряпку из пасти терьера. Она задавала вопросы и мужчине в коричневом
пиджаке спортивного покроя? Кто он, этот мужчина в коричневом пиджаке?
— Пэт как раз лежал в больнице. Доктор Альперт заверил меня,
что беспокоиться не о чем, но, когда зазвонил телефон, я аж подпрыгнул,
подумал, что он звонит сообщить, что Пэту стало хуже.
— Когда это ты стал такой тревожно-мнительной личностью,
Сид?
— Не знаю, дружище, но, похоже, стал. Но позвонил не
Альперт, а Джоанна. Она хотела знать, не жил ли кто-нибудь из наших предков, в
третьем, а то и в четвертом поколении, в тех местах, где ты сейчас находишься.
Я сказал, что не знаю, но тебе, возможно, об этом известно. Но она не хотела
обращаться к тебе, потому что, по ее словам, готовила тебе сюрприз. Она тебя
удивила?
— Более чем. Слушай, отец ловил лобстеров…
— Типун тебе на язык, он был художником-примитивистом. Мать
до сих пор его так называет. — Сид не рассмеялся.
— Перестань. Он стал продавать кофейные столики и мебель для
лужаек, разрисованную лобстерами после того, как ревматизм уже не позволял ему
выходить в море.
— Я знаю, но мама отредактировала свою семейную жизнь.
Сделала из нее сценарий для телесериала.
Тут он попал в десятку.
— Наш отец был рыбаком из Праутс-Нек…
— Скорее, перекати-поле. — Вот тут Сид рассмеялся. — Где
вешал свою шляпу, там и был его дом…
— Перестань, дело серьезное. Свой первый рыбацкий баркас он
получил от своего отца, так?
— Так нам говорили, — признал Сид. — «Ленивая Бетти»
досталась Джеку Нунэну от Пола Нунэна. Который тоже жил в Праутс. В 1960 году
«Бетти» здорово потрепал ураган «Донна».
Я родился двумя годами раньше.
— И в шестьдесят третьем отец выставил ее на продажу?
— Да, — согласился Сид. — Не знаю, что потом стало с
баркасом, но на нем еще плавал дед Пол. Помнишь уху из лобстеров, которую мы
ели в детстве, Майки?
— Как же не помнить! — Как и большинство мальчишек, выросших
на побережье Мэна, я никогда не заказывал в ресторане лобстеров — досыта наелся
ими в детстве. Я подумал о деде Поле, который появился на свет где-то в
последнем десятилетии прошлого века. У Пола Нунэна родился Джек Нунэн, у Джека
— Майк и Сид Нунэны, и это практически все, что я знал о своих предках по
отцовской линии. Правда, все эти Нунэны выросли достаточно далеко от того
места, где я сейчас обливался потом.
Они срали в одну выгребную яму.
Дивоур ошибся, только и всего. Когда мы, Нунэны, не ходили в
шелковых рубашках с отложным воротничком и не приобрели мемфисского лоска, мы
были простыми праутснекцами. И маловероятно, что пути моего и Дивоурова
прадедов могли пересечься. Старик сам годился мне в деды, то есть ни о каком
совпадении поколений не могло быть и речи.
Но если Дивоур ошибался, почему Джо интересовалась историей
моей семьи?
— Майк? — раздался в трубке голос Сида. — Ты еще здесь?
— Да.
— У тебя все в порядке? Голос у тебя что-то не очень.
— Все дело в жаре, — ответил я. — Да еще твое чувство
обреченности искажает восприятие. — Спасибо, что позвонил, Сид.
— Спасибо, что ты есть, старший брат.
— До скорого. — И я положил трубку.
* * *
Я пошел на кухню за стаканом холодной воды. Наполняя его
из-под крана, я услышал, как за спиной на передней панели холодильника
заскользили магниты. Я резко обернулся, вода выплеснулась на босые ноги, но я
этого и не заметил. Я напоминал ребенка, который думает, что успеет увидеть
Санта-Клауса, прежде чем тот нырнет в дымовую трубу.
И я действительно успел заметить, как девять букв втянуло
внутрь окружности. На мгновение они сложились в одно слово: carladean а потом
что-то огромное и невидимое пронеслось мимо меня. Ни один волос не шевельнулся
на моей голове, но казалось, будто меня отшвырнуло в сторону. Так бывает, когда
стоишь у края платформы в подземке и мимо тебя проносится вырвавшийся из
тоннеля поезд. От изумления я вскрикнул, выронил на стол стакан, вода
разлилась. Пить мне уже расхотелось, да и температура на кухне «Сары-Хохотушки»
резко упала.
Я с шумом выдохнул и увидел вырвавшийся изо р??а парок,
совсем как в январский день.
Только один выдох, может, два, сконденсировались в пар, но
сконденсировались, и секунд на пять пленка пота, покрывавшая все тело,
превратилась в тонкий ледок.
