— Возможно, но я не твоя дочь.
Мое тело знало, чего оно хочет. Будь мы сейчас в ее
трейлере, я бы немедленно уступил его желаниям. Собственно, я и сейчас особо не
сопротивлялся. Почему-то я снова подумал о прадедушках, моем и Дивоура —
поколения не совпадали. Не относилось ли это и к нам с Мэтти? И потом, я не
верил, что люди автоматически приобретают право делать то, что им хочется, как
бы им этого ни хотелось. Не всякую жажду надобно утолять. Чего-то делать совсем
даже и не следует, наверное, я веду речь именно об этом. Однако я не мог
утверждать, что наша возможная близость входила в число запретных плодов, а я
ее хотел, чего скрывать. Очень хотел. Раз за разом я вспоминал, как скользило
платье по теплой коже, когда я обнял Мэтти за талию. И уж конечно, она не была
моей дочерью.
— Ты меня поблагодарила, — сухо ответил я. — Этого более чем
достаточно. Честное слово.
— По-твоему, это благодарность? — Она нервно рассмеялась. —
Майк, тебе сорок, не восемьдесят. Ты не Гаррисон Форд
[111]
но мужчина видный.
Ты талантлив, мне с тобой интересно. Ты мне очень нравишься, и я хочу, чтобы ты
был со мной. Хочешь, чтобы я сказала «пожалуйста»? Нет проблем. Пожалуйста,
будь со мной.
Да, она говорила не только о благодарности. В этом у меня
сомнений не было. Я вот знал, что в тот день, когда я вернулся к работе, она
звонила мне, одетая в белые шорты и топик. Знала ли она, что в тот момент было
на мне? Снилось ли ей, что я лежу с ней в постели и мы трахаемся до умопомрачения,
а в саду горят японские фонарики, и Сара Тидуэлл предлагает свой вариант игры в
рифмы, придуманной седой нанни: мэндерлийский вариант, с сэндерли и кэндерли?
Просила ли она во сне делать все, что я захочу?
И потом, эти люди из холодильника.
Еще одна связывающая нас ниточка, пусть она и тянется из
потустороннего мира. Я не решался сказать Мэтти о том, что творилось в моем
доме, но она, возможно, и так это знала. В глубине подсознания. В ее подвале,
где трудятся синие воротнички. Ее парни и мои парни, члены одного невидимого
профсоюза. И возможно, моя сдержанность обусловливалась не высокой
нравственностью. Может, я чувствовал, что наше единение опасно?
Но меня так тянуло к ней!
— Мне нужно время, чтобы подумать.
— Ты думаешь не о том. Ты меня хочешь?
— Так хочу, что меня это пугает.
И прежде чем я успел сказать что-то еще, мой слух уловил
знакомую мелодию. Я повернулся к парнишке с гитарой. Он покончил с репертуаром
раннего Боба Дилана
[112]
и заиграл песню, от слов которой губы поневоле
растягивались в улыбку.
Ты хочешь рыбку половить
В моем пруду?
Ты только свистни, милый мой,
Тотчас приду.
Но чтобы вышло все у нас
Тип-топ, о’кей,
Должна быть толще твоя снасть,
Прочней, длинней.
«Рыбацкий блюз». Сочиненный и впервые исполненный Сарой
Тидуэлл и «Ред-топами». А уж потом кто только не пел эту песню, от Ма
Рейни
[113]
до «Лавин спунфул»
[114]
. Сара Тидуэлл обожала песни с, мягко говоря,
очевидным подтекстом.
Но прежде чем парнишка начал второй куплет, в котором пелось
о том, как глубоко может уйти снасть, на эстраде громко ударили в барабан и
певец «Каслрокцев» объявил в микрофон: «Полная тишина, мы начинаем!» Парнишка
убрал руку со струн, жонглер перестал ловить индейские дубинки, и они попадали
на траву. «Рокцы» грянули марш, под который так и хотелось кого-то пришибить, а
Кира прибежала к нам.
— Пьедставление законтилось. Ты йасскажешь мне сказку, Майк?
О Гансе и Мансе?
— О «Гансе и Гретель», — поправил я Ки. — С удовольствием. Но
в более тихом месте. От этого оркестра у меня болит голова.
— У тебя болит голова от музыки?
— Немножко.
— Тогда пойдем к машине Мэтти.
— Отличная мысль.
Кира побежала вперед, чтобы занять скамейку на краю парка.
Мэтти тепло улыбнулась мне и протянула руку. Наши пальцы тут же переплелись,
словно проделывали это не один год. «Я хочу, чтобы начали мы медленно,
практически не шевелясь, — подумал я. — И я захвачу с собой самую толстую,
прочную и длинную снасть. Ты можешь на это рассчитывать. А потом мы поговорим.
Возможно, даже увидим, как зарождающийся рассвет выхватывает из темноты мебель.
Когда ты в постели с любимой, особенно в первый раз, пять утра — священное
время».
— Тебе надо иногда отдыхать от своих мыслей, — заметила
Мэтти. — Готова спорить, большинство писателей так и делают.
— Скорее всего ты права.
— Как мне хочется, чтобы мы оказались дома! Я бы зацеловала
тебя, чтобы тебе стало не до слов. А если у тебя и появились бы какие-то мысли,
то они пришли бы к тебе в моей постели.
Я посмотрел на красный диск заходящего солнца.
— Даже если бы мы перенеслись сейчас в трейлер, Кира еще не
заснула бы.
— Это правда, — в ее голосе звучала печаль. — Правда.
Кира уже добежала до скамейки, стоящей у щита с надписью
«Общественная городская автостоянка», и забралась на нее, держа в руке набивную
собачку, подарок «Макдональдса». Я попытался убрать руку, но Мэтти не разжала
пальцы.
— Все нормально, Майк. В Эл-би-ша их учат, что друзья всегда
держатся за руки. Только взрослые вкладывают в это иной смысл.
Она остановилась, посмотрела на меня.
— Я хочу тебе кое-что сказать. Может, для тебя это пустяк,
но для меня — нет. До Лэнса у меня никого не было. И после тоже. Если ты
придешь ко мне, то будешь у меня вторым. Больше говорить об этом я не буду.
Сказать «пожалуйста» — можно, но умолять я не стану.
— Я…
— На ступеньках, что ведут к дверце трейлера, стоит горшок с
помидорами. Ключ я оставлю под ним. Не думай. Просто приходи.
— Не сегодня, Мэтти. Я не могу.
