Мы проверим ее вместе.
И не думай, милый мой,
Не надейся, дорогой,
Что утонем в волнах страсти.
Прежде чем проверим снасти.
Толпа радостно взревела. А Кира у меня на руках дрожала все
сильнее.
— Я боюсь, Майк, — призналась она. — Не ньявится мне эта
зенсина. Она меня пугает. Она укьяла платье Мэтти. Я хотю домой.
И Сара словно услышала ее сквозь шум толпы и грохот музыки.
Она запрокинула голову, губы ее широко растянулись, и она рассмеялась,
уставившись в бездонное небо. Я увидел ее зубы. Большие и желтые. Зубы
голодного зверя. И решил, что согласен с Кирой: она пугала.
— Хорошо, цыпленок, — прошептал я на ухо Кире. — Мы уже
уходим.
Но прежде чем я успел шевельнуться, воля этой женщины (как
сказать по-другому — не знаю) арканом ухватила меня и удержала на месте. Теперь
я понял, кто стремглав промчался мимо меня на кухне, чтобы смести с передней
панели холодильника слово CARLADEAN: я почувствовал тот же леденящий холод.
Точно так же можно установить личность человека по звуку его шагов.
Оркестр заиграл новую мелодию, а Сара запела. Письменной
записи этой песни не сохранилось, во всяком случае мне на глаза она не
попадалась:
Ни за какие сокровища мира,
Ни за какие коврижки,
Я б не обидела и не обижу
Эту малышку.
Дайте хоть гору алмазов, рубинов,
Тиха я буду, скромна.
Я ж не злодейка с душою звериной,
Пусть не боится она.
Толпа ревела, словно не слышала ничего более забавного, но
Кира расплакалась. Сара, увидев это, выпятила грудь, а буфера у нее были
поувесистее, чем у Мэтти, и она затрясла ими, смеясь своим фирменным смехом.
Странные в этот момент она вызывала чувства. Вроде бы жалость, но не
сострадание. Казалось, у нее вырвали сердце, а грусть осталась еще одним
призраком, воспоминанием о любви на костях ненависти.
И как щерились ее смеющиеся зубы!
Сара подняла руки и на этот раз завибрировало все ее тело,
словно она читала мои мысли и смеялась над ними. Как желе на тарелке, если
использовать строку из другой песни, относящейся к тому же времени. Ее тень
ходуном ходила по заднику, и, взглянув на него, я понял, что нашел то самое
существо, которое преследовало меня в моих мэндерлийских снах. То была Сара.
Именно Сара выскакивала из дома и набрасывалась на меня.
Нет, Майк. Ты близок к разгадке, но еще не нашел ее.
Нашел или не нашел, я решил, что с меня хватит. Я повернулся
и положил руку на головку Ки, пригибая ее личиком к моей груди. Она уже обеими
ручонками крепко схватилась за мою шею.
Я думал, мне придется проталкиваться сквозь толпу: они легко
пропустили нас сюда, но могли забыть о дружелюбии, стоило нам тронуться в
обратный путь. Не связывайтесь со мной, думал я. Вам это ни к чему.
Зрители пришли к тому же выводу. На сцене оркестр заиграл
другую мелодию, и Сара без паузы перешла от «Рыбацкого блюза» к «Кошке и
собаке». Зрители так же освобождали нам дорогу, не удостаивая меня и мою
маленькую девочку даже взгляда. Один молодой человек широко раскрыл рот (в
двадцать лет у него уже недоставало половины зубов) и заорал: «УРА-А-А-А»! Да
это же Бадди Джеллисон, внезапно дошло до меня. Бадди Джеллисон, чудом
помолодевший с шестидесяти восьми лет до двадцати. Потом я понял, что волосы у
него не того цвета — светло-каштановые, а не черные (даже в шестьдесят восемь у
Бадди не было ни единого седого волоса). Я видел перед собой деда Бадди, а
может, и прадеда. Но мне было не до этого. Я лишь хотел выбраться отсюда.
— Извините, — сказал я, проталкиваясь мимо.
— Городского пьяницы у нас нет, сукин ты сын, — процедил он,
не взглянув на меня, продолжая хлопать в ладоши в такт музыке. — Мы по очереди
выполняем его обязанности.
Все-таки это сон, подумал я. Это сон и вот тому
доказательство.
Но мне не могли присниться запах табака в его дыхании,
окружающие меня ароматы толпы, вес испуганного ребенка, сидящего на моей руке.
И рубашка моя стала горячей и мокрой в том месте, где к ней прижималось лицо
Киры. Девочка плакала.
— Эй, Ирландец! — позвала Сара с эстрады, и голос ее так
напоминал голос Джо, что я чуть не вскрикнул. Она хотела, чтобы я обернулся, я
чувствовал, как она пытается воздействовать на меня силой воли, но не поддался.
Я обогнул трех фермеров, которые передавали друг другу
глиняную бутыль, и вышел из толпы. Передо мной лежал усыпанный опилками проход
между павильонами, палатками, лотками. Упирался он в арку, которая вела к
лестнице, Улице, озеру. К дому. Я знал, что на Улице мы будем в полной
безопасности.
— Я почти закончила, Ирландец! — кричала Сара мне вслед. В
голосе слышалась злость, но злость эта не убивала смех. — Ты получишь то, что
хочешь, сладенький, тебе будет хорошо, но ты не должен мешать мне завершить
начатое. Слышишь меня, парень? Отойди и не мешай! Хорошенько запомни мои слова!
Я поспешил к арке, поглаживая Ки по головке, ее лицо
по-прежнему прижималось к моей рубашке. Соломенная шляпка свалилась с головы
девочки, я попытался поймать ее на лету, но в руке у меня осталась только
оторвавшаяся от шляпки лента. Ну и ладно, подумал я. Мы должны выбраться
отсюда, это главное.
Слева от нас на бейсбольной площадке какой-то мальчуган
кричал: «Вилли перебросил мяч через изгородь, Ма! Вилли перебросил мяч через
изгородь, Ма!» Монотонно так кричал, как заведенный. Когда мы проходили
павильон для бинго, какая-то женщина завопила, что выиграла. У нее закрыты все
цифры и она выиграла. Над головой солнце внезапно спряталось за тучу. Наши тени
исчезли. День заметно потускнел. Расстояние до арки сокращалось слишком
медленно.
— Мы узе дома? — Ки чуть ли не стонала. — Я хотю домой,
Майк. Позялуйста, отнеси меня домой, к момми.
— Отнесу, — пообещал я. — Все будет хорошо.
Когда мы проходили мимо столба «Испытай себя», рыжеволосый
мужчина надевал рубашку. Он исподлобья посмотрел на меня — местные питают
инстинктивное недоверие к приезжим, и я понял, что знаю его. Со временем у него
появится внук, Дикки, и в конце столетия, в честь которого эта ярмарка и
проводилась, ему будет принадлежать автомастерская на Шестьдесят восьмом шоссе.
Женщина, отходящая от лотка с вышивкой, остановилась, ткнула
в меня пальцем, ее верхняя губа приподнялась в волчьем оскале. Ее лицо
показалось мне знакомым. Откуда я мог ее знать? Наверное, видел ее в Тэ-Эр.
Значения это не имело. А если и имело, сейчас мне было не до этого.
