— Кира Дивоур! — воскликнула Мэтти, с тревогой глядя на
Джона.
— Я улозила моего квойтейбека! — гордо возвестила Ки.
Джон сумел-таки ей улыбнуться, с трудом поднялся.
— Да. Уложила. Рефери не оставит этого без внимания.
— Как ты, парень? — На лице Джорджа читалась озабоченность,
но в голосе была улыбка.
— Нормально, — ответил Джон и бросил ему «фрисби». —
Продолжим.
Раскаты грома становились все громче, но черные облака
по-прежнему оккупировали лишь западный горизонт: над нами синело чистое небо.
Птички пели, цикады стрекотали. Над мангалом дрожал горячий воздух: брикеты
практически превратились в угли, решетка раскалилась, подготовившись к встрече
с нью-йоркскими стейками. «Фрисби» все летала — красный кружок на фоне зеленой
листвы и синего неба. Я пребывал во власти вожделения, но держал себя в руках.
Ничего особенного, мужчины всего мира чуть ли не все время пребывают в таком
состоянии, и ничего, полярные шапки не тают. Но Мэтти начала танцевать, и все
изменилось.
Дон Хенли
[131]
запел под гитарный перебор.
— Боже, как я люблю эту песню, — воскликнула Мэтти. «Фрисби»
прилетела к ней. Она поймала тарелку, бросила на землю, ступила на нее, как на
красный круг от луча прожектора на сцене ночного клуба, и завибрировала в
танце. Заложила руки за шею, потом опустила на бедра, потом убрала за спину.
Она танцевала на «фрисби», поднявшись на мыски. Она танцевала, не двигаясь. Она
танцевала, как пелось в той песне, словно волна в океане.
Пел он о девушке, которая хочет только одного: танцевать,
танцевать и танцевать.
Женщины становятся сексуальными, когда танцуют, невероятно
сексуальными, но я среагировал не на секс. С одним лишь вожделением я бы
справился, но тут было не просто вожделение, и меня захлестнуло с головой.
Никогда в жизни я не видел никого прекраснее Мэтти. Не женщина в шортах и
коротком топике танцевала на «фрисби», но возродившаяся Венера. В ней сосредоточилось
все то, чего не хватало мне последние четыре года, когда я был не в себе и не
осознавал, что мне чего-то не хватает. Разница в возрасте не имела значения. И
если окружающим казалось, что у меня текут слюнки, шут с ними. Если я терял
чувство собственного достоинства, гордость, самообладание — не беда. Четыре
года, проведенные в полном одиночестве, научили меня, что это не самая страшная
потеря.
Сколько она танцевала, стоя на «фрисби»? Не знаю. Наверное,
недолго, не больше минуты, потом поняла, что мы все неотрывно смотрим на нее (в
какой-то степени они все видели то, что видел я, и чувствовали то же самое).
Думаю, что за эту минуту (или около того) ни один из нас не сподобился
вдохнуть.
Мэтти сошла с «фрисби», смеясь и краснея. Она смущалась, но
при этом не испытывала никакой неловкости.
— Извините… Я просто… Люблю я эту песню.
— «Она хочет только одного — танцевать, танцевать и
танцевать», — напомнил Ромми основной лейтмотив песни Дона Хенли.
— Да, иногда это все, чего она хочет, — согласилась Мэтти и
покраснела еще сильнее. — Извините, мне нужно в ванную. — Она бросила мне
«фрисби» и взбежала по ступенькам.
Я глубоко вздохнул, попытался адаптироваться в реальном мире
и увидел, что Джон занят тем же. На лице Джорджа Кеннеди читалась легкая
обалделость, словно ему дали успокоительное и оно начало действовать.
Пророкотал гром. На этот раз куда ближе.
Я бросил «фрисби» Ромми.
— Что скажешь? — Мы все уже давно перешли на ты..
— Думаю, я влюблен, — ответил он, а затем тоже вернулся на
грешную землю. — Еще я думаю, что нам пора жарить стейки, если мы хотим съесть
их во дворе. Хочешь мне помочь?
— С удовольствием.
— Я тоже помогу, — вызвался Джон. Мы вошли в трейлер,
оставив Джорджа с Ки. Поднимаясь по ступенькам, я услышал, как Ки спрашивает
Джорджа, много ли тот поймал преступников. Мэтти стояла у раскрытого
холодильника и выкладывала стейки на тарелку.
— Как хорошо, что вы пришли. Я уж хотела съесть их сырыми.
Никогда не видела таких прекрасных стейков.
— А я никогда не видел более прекрасной женщины, чем ты. —
Голос Джона звучал искренне, но Мэтти лишь рассеянно улыбнулась ему. Я отметил
про себя: нельзя говорить комплименты женщине в тот момент, когда она держит в
руках пару замороженных стейков. Должного впечатления это не произведет.
— Ты умеешь жарить мясо? — спросила она меня. — Говори
правду, потому что они слишком хороши, чтобы вверять их судьбу дилетанту.
— Мастерства мне не занимать.
— Хорошо, беру тебя на работу. Джон, будешь ему помогать.
Ромми, мы с тобой займемся салатами.
— С удовольствием.
Джордж и Ки уже уселись на пластиковых стульях, словно
давние друзья в своем лондонском клубе. Джордж рассказывал Ки, как он
перестреливался с Ролфом Нидо и Очень плохой бандой на Лиссабонской улице в
1993 году.
— Джордж, что случилось с твоим носом? — спросил Джон. — Он
вдруг очень вытянулся.
— А тебе что до этого? — парировал Джордж. — Разве ты не
видишь, что мы разговариваем?
— Мистей Кеннеди поймал много пьеступников, — сообщила нам
Кира. — Он поймал Отень плохую банду и упьятал их в тюйму.
— Точно, — кивнул я. — А еще мистер Кеннеди получил «Оскара»
за сыгранную им роль в фильме «Люк — Твердая Рука».
— Абсолютно верно. — Джордж поднял правую руку, скрестил
средний и указательный пальцы. — Я и Пол Ньюман.
Джон засмеялся. Да так заразительно, что я тут же
присоединился к нему. Мы хохотали как сумасшедшие, выкладывая стейки на
решетку. Просто удивительно, что обошлось без ожогов.
— Посему они смеются? — спросила Ки Джорджа.
— Потому что они глупые людишки со слабеньким умишком, —
ответил Джордж. — А теперь слушай Ки… я поймал их всех, кроме Черепа. Он успел
запрыгнуть в свой автомобиль, а я — в свой. Конечно, подробности погони не
пристало слушать маленькой девочке…
Но Джордж все-таки начал их выкладывать, а мы с Джоном
стояли у мангала и улыбались.
— Отлично, да? — спросил Джон, и я кивнул.
Мэтти принесла кукурузу, завернутую в алюминиевую фольгу. За
ней шел Ромми, держа в руках большую салатницу и стараясь заглянуть поверх нее,
чтобы, не дай Бог, не споткнуться.
