Мы сели за столик для пикника, Джордж и Ромми — по одну
сторону, Мэтти и мы с Джоном — по другую. Кира устроилась во главе стола, на
стопке старых журналов, которые положили на пластиковый стул. Мэтти повязала ей
на шею посудное полотенце. Кира согласилась на такое унижение по двум причинам:
а) она была в новой одежде; б) посудное полотенце все-таки не слюнявчик.
Поели мы с аппетитом — салат, стейк (Джон говорил правду —
лучшего стейка есть мне не доводилось), жареная кукуруза, торт на десерт. К
тому времени, когда мы добрались до торта, гром гремел совсем близко и задул
горячий ветер.
— Мэтти, если мне больше никогда не удастся так хорошо
поесть, я не удивлюсь, — посмотрел на нее Ромми. — Премного благодарен за то,
что пригласила меня.
— И тебе спасибо. — У нее в глазах стояли слезы. Одной рукой
она взяла мою руку, другой — руку Джона. Пожала. — Вам всем спасибо. Если б вы
знали, каково было нам с Ки до того, как… — Она тряхнула головой, вновь сжала
наши с Джоном руки, отпустила. — Но теперь все в прошлом.
— Посмотрите на малютку, — подал голос Джордж.
Ки откинулась на спинку стула, глазки у нее закрывались.
Волосы вылезли из закрутки и падали на щечки. На носу белела капелька крема, к
подбородку прилипло кукурузное зернышко.
— Я бьосила «фьизьби» пять тысять йаз, — сообщила нам Кира.
— Я устала.
Мэтти приподнялась. Я остановил ее.
— Позволь мне?
Она, улыбаясь, кивнула:
— Если хочешь.
Я взял Киру на руки и понес к трейлеру. Гром загремел снова,
низко, протяжно, словно зарычала гигантская собака. Я взглянул на надвигающиеся
тучи и краем глаза уловил какое-то движение: старый синий автомобиль медленно
катил по Уэсп-Хилл-роуд на запад, к озеру. А внимание я обратил на, него
исключительно из-за глупой наклейки на бампере. Такую же я видел в «Деревенском
кафе»: «НОГОТЬ СЛОМАЛСЯ — БЕРЕГИ ПАЛЕЦ».
Я поднялся с Кирой по ступенькам, осторожно повернулся
боком, чтобы не ударить ее головой о дверной косяк.
— Позаботься обо мне, — прошептала она во сне. И такая
грусть звучала в ее голосе, что у меня по коже побежал холодок. Она словно
знала, что просит невозможного. — Позаботься обо мне. Я маленькая, мама
говойит, что я малышка.
— Я позабочусь о тебе. — Я поцеловал ее в лобик. — Не
волнуйся, Ки. Спи.
Я отнес девочку в ее комнатку и положил на кровать. К тому
времени она окончательно сомлела. Я вытер крем с носа, снял зернышко кукурузы с
подбородка. Взглянул на часы: без десяти два. Старожилы собираются в Большой
баптистской церкви. Билл Дин в костюме и сером галстуке. Бадди Джеллисон в
шляпе. Он стоит у церкви с еще несколькими мужчинами, которые решили покурить,
прежде чем идти на службу.
Я повернулся. В дверях стояла Мэтти.
— Майк. Пожалуйста, подойди.
Я шагнул к ней. На этот раз мои руки и ее талию не разделяла
ткань. Кожа у нее была теплая, такая же шелковистая, как и у дочери. Она
вскинула голову, чтобы посмотреть на меня, ее губы разошлись. Бедрами она
подалась вперед, а когда почувствовала ими кое-что твердое, прижалась к этой
окаменелости еще сильнее.
— Майк.
Я закрыл глаза. Мне показалось, будто я распахнул дверь в
ярко освещенную комнату, где смеялись и разговаривали люди. И танцевали. Потому
что иногда кроме этого нам больше ничего не надо.
Я хочу войти, подумал я. Вот, чего я хочу, вот что я хочу
сделать. Позволь мне это сделать. Позволь…
И тут я осознал, что произношу все это вслух, быстро шепчу
на ухо Мэтти, а мои руки так и ходят по ее спине, ощупывают позвоночник,
лопатки, потом перемещаются вперед, чтобы охватить ладонями маленькие груди.
— Да, — ответила она. — Мы оба этого хотим. Да. Это
прекрасно.
Она подняла руки и осторожно, большими пальцами, вытерла
слезы, смочившие кожу под моими глазами. Я отпрянул.
— Ключ…
Мэтти улыбнулась:
— Ты знаешь, где он.
— Вечером я приду.
— Хорошо.
— Я… — Мне пришлось откашляться. Я посмотрел на крепко
спящую Киру. — Мне было так одиноко. Похоже, я этого даже не знал, но я так
мучился от одиночества.
— Я тоже. И я знала, что тебе так же одиноко. Пожалуйста,
поцелуй меня.
Я поцеловал. По-моему, наши языки соприкоснулись, но полной
уверенности у меня нет. Но я запомнил, какая она была живая, энергичная.
— Эй! — позвал со двора Джон, и мы отпрянули друг от друга.
— Я рада, что ты наконец-то принял решение, — прошептала
Мэтти. Она повернулась и убежала по узкому коридорчику. Когда она говорила со
мной в следующий раз, не думаю, что она понимала, с кем говорит и где
находится. В следующий раз она говорила со мной, когда умирала.
* * *
— Не буди ребенка, — услышал я ее слова, обращенные к Джону.
— Извини, не подумал, — ответил он. Я постоял еще с минуту,
восстанавливая дыхание, протиснулся в ванную, плеснул в лицо холодной воды.
Повернувшись, чтобы взять полотенце, я увидел в ванной пластикового кита.
Помнится, я еще подумал, что он, наверное, выдувает пузыри
из дыхательного отверстия. Более того, мне в голову пришел сюжет детской
истории о ките, который при выдохе выбрасывает в небо огромный фонтан воды. Как
же назвать кита? Вилли? Слишком уж просто. Вильгельм. То, что надо, — и
величественно, и забавно. Вильгельм Кит-Фонтан.
Я помню, как над головой громыхнул гром. Помню охватившее
меня счастье: я принял решение и теперь с нетерпением ждал ночи. Помню тихие
мужские голоса, и такие же тихие ответы Мэтти: она показывала куда что
поставить. А потом их голоса вновь зазвучали снаружи: они вышли из трейлера.
Я посмотрел вниз и увидел, что бугор на брюках заметно осел.
Помнится, я еще подумал, что нет более смешного зрелища, чем сексуально
возбужденный мужчина, и я точно знал, что мысль эта уже приходила мне в голову,
скорее всего в одном из моих снов. Я вышел из ванной, заглянул в комнатку Ки —
она повернулась на бочок и все так же крепко спала, — зашагал по коридорчику. И
почти дошел до гостиной, когда услышал выстрелы. Я сразу понял, что это не
гром. Мелькнула мысль об обратной вспышке в глушителе мотоцикла какого-нибудь
юнца и исчезла. Я предчувствовал: что-то должно случиться… Но я ждал призраков,
а не выстрелов. Роковая ошибка.
Пах-пах-пах! Стреляли из автоматического оружия, как потом
выяснилось, из «глока»
[132]
калибра 9 мм. Закричала Мэтти — от ее
пронзительного крика у меня все похолодело внутри. Я услышал, как вскрикнул от
боли Джон и заорал Джордж Кеннеди: «Ложитесь, ложитесь! Ради Бога, скорее
ложитесь!»
