Когда грузчики запрыгивают в свой трейлер, вы спускаетесь в
подвал и прохаживаетесь по нему (точно так я прохаживался в тот день по Дерри,
поднимался на холмы и спускался в низины в своих старых галошах), прикасаетесь
к коробу, чехлу. Это диван? А это комод? Не важно. Все на месте, грузчики
ничего не забыли, ничего не потеряли, и хотя вам придется перетаскивать все
наверх (не надорвать бы спину), вы довольны. Потому что главное сделано: все,
что вам нужно, уже находится в доме.
В тот момент я думал, надеялся, что трейлер привез все
необходимое для тех сорока лет, которые мне предстояло прожить в стране, где не
пишут книг. Они подошли к двери в подвал, вежливо постучались, несколько
месяцев ждали, но, так и не получив ответа, высадили дверь. Однако оставили записку:
Дружище, надеемся, шум тебя не напугал. Насчет двери извини.
На дверь я плевать хотел, на обстановку — нет. Может, они
что-то разбили или потеряли? Едва ли. Я думал, что дел у меня — перенести вещи
наверх, снять чехлы и короба и расставить по местам.
По пути домой я проходил мимо «Тени», очаровательного
маленького кинотеатра Дерри, где крутили старые фильмы. Кинотеатр процветал,
несмотря на видеореволюцию, а может, именно благодаря ей. В этот месяц шел
ретроспективный показ классических научно-фантастических фильмов пятидесятых
годов. Апрель посвящался Хэмфри Богарту
[30]
, любимому киноактеру Джо. Я постоял
у афиши, перечитал список предполагавшихся к показу фильмов. А дома раскрыл
справочник, выбрал наугад туристическое агентство и сказал мужчине, снявшему
трубку на другом конце провода, что хочу поехать в Ки-Ларго. Вы имеете в виду
Ки-Уэст
[31]
, переспросил мужчина. Нет, возразил ему я, я имею в виду Ки-Ларго,
как в фильме
[32]
, где снялись Боуги и Бейколл.
Сначала я хотел поехать на три недели, а потом передумал. Я
богат, я независим, я на пенсии. О каких трех неделях может идти речь? Шесть
недель, и точка. И попросил найти мне отдельный коттедж. Он предупредил, что
это дорого. Я ответил, что о деньгах он может не беспокоиться. Особенно меня
радовало, что в Дерри я вернусь уже теплой весной.
А тем временем я мог распаковать кое-какую мебель.
* * *
Первый месяц я восторгался Ки-Ларго, последние две недели
едва не умер со скуки. Однако остался там, потому что и в скуке была своя
прелесть. Люди, обладающие высоким порогом терпимости к скуке, могут о многом
передумать. Я съел миллион креветок, выпил тысячу «маргарит»
[33]
, прочитал
двадцать три детектива Джона Макдональда
[34]
. Сначала я обгорел, потом с меня слезла
кожа, наконец, загорел. Купил себе кепку с длинным козырьком и надписью
ПОПУГАЯЧЬЯ ГОЛОВА
вышитой ярко-зеленой ниткой. Каждый день прогуливался по
одной и той же полосе берега и вскоре уже знал всех отдыхающих по имени. И я
распаковывал «вещи». Многие мне не нравились, но у всех, это точно, было свое
место в доме.
Я думал о нашей совместной жизни с Джо, думал о том, как
сказал ей, что никто не спутает «Быть вдвоем» с «Взгляни на дом свой, Ангел».
Тогда она мне еще ответила:
«Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием, а,
Нунэн?»
Пока я находился на Ки-Ларго, эти слова то и дело
возвращались ко мне, произнесенные с интонациями Джо: не собираешься заниматься
самокопанием, гребаным самокопанием, не хочешь сетовать на тяжелую судьбу
художника, которого никто не хочет понять?
Я вспоминал, как Джо подходила ко мне с полной корзиной
белых грибов и, торжествуя, восклицала: «В этот вечер у Нунэнов будет самый
роскошный ужин!» Я вспоминал, как она, по-особенному изогнувшись, красила ногти
на ногах. Я вспоминал, как она швырнула в меня книгу, когда я высмеял ее новую
прическу. Я вспоминал, как она училась играть на банджо и как она выглядела без
бюстгальтера в тонком свитере. Я вспоминал, как она говорила мне, что все это
самокопание, гребаное самокопание.
И я вспоминал сны, особенно последний, самый кошмарный из
всех. Вспоминал без труда, потому что в отличие от обычных снов он накрепко
впечатался в мою память. Последний сон о «Саре-Хохотушке» и самый первый,
вызвавший поллюцию (в нем я подходил к обнаженной девушке, которая лежала в
гамаке и ела сливу). Эти два сна никуда не девались, год за годом оставались со
мной, остальные же или полностью, или по большей части забылись.
Конечно, в снах, связанных с «Сарой», я помнил мелкие
подробности: гагар, цикад, вечернюю звезду, желание, которое я загадывал, глядя
на нее, что-то еще, но все это могло мне и почудиться. Фон, знаете ли. Их не
следовало брать в расчет. Но оставались три серьезных, основополагающих
момента, три больших предмета обстановки, к??торые следовало аккуратно
распаковать.
В «Сариных» снах такими моментами были лес позади меня, дом
— подо мной и я сам, Майкл Нунэн, застывший посередине. Я боялся идти к дому
внизу, возможно, потому, что он слишком долго пустовал, но я ни на мгновение не
сомневался в том, что идти туда надо. Пугало меня что-то или нет, я знал, что
коттедж у озера — мое единственное убежище. Но только я не мог идти туда.
Потому что не мог сдвинуться с места. Мои ноги вросли в землю.
В последнем кошмаре я все-таки смог добраться до убежища, да
только убежище оказалось обманом. Более опасным, чем я мог себе представить,
Моя мертвая жена выскочила из него с криком, завернутая в саван, и набросилась
на меня. Даже пять недель спустя, в трех тысячах миль от Дерри, меня начинала
бить дрожь, когда я вспоминал, с какой стремительностью несется на меня это
белое нечто.
Но была ли это Джоанна? Я ведь этого не знал, правда? Я
видел только белое одеяние. Гроб был похож на тот, в котором похоронили
Джоанну, но вдруг это совпадение?
Психологический барьер, лишающий способности ходить,
лишающий способности писать.
«Я не могу писать», — сказал я голосу во сне. Голос ответил,
что могу. Голос заявил, что психологического барьера больше нет, и
доказательство тому — вернувшаяся ко мне способность ходить. И я пошел по
проселку, пошел к коттеджу. Конечно, мне было страшно. Меня охватил ужас еще до
того, как из двери выскочило бесформенное белое нечто. Я сказал, что боюсь
миссис Дэнверс, но лишь потому, что у меня в голове, разумеется, во сне, «Сара-Хохотушка»
и Мэндерли перемешались. Я боялся…
