Дом как следует проветрили, так что пахло в нем не
затхлостью, а сосной. Я протянул руку к выключателю, и тут в темноте заплакал
ребенок. Рука моя застыла, внутри похолодело. Я не запаниковал, честное слово,
но соображать точно перестал. Я слышал плач, детский плач, но никак не мог
понять, откуда он доносится.
Затем звук начал таять. Не затихать, а таять, словно кто-то
взял ребенка на руки и понес длинным коридором, но в «Саре» такого коридора не
было. Тот, что соединял центральную часть и две пристройки, длинным не
назовешь…
Таял… таял… почти пропал.
Я стоял в темноте, с бегающими по коже мурашками, с
застывшей на выключателе рукой. Часть моего сознания требовала, чтобы я
повернулся и бежал со всех ног. Но верх взяла другая, рациональная.
Я щелкнул выключателем. Та часть, что хотела бежать,
говорила: напрасный труд, ничего из этого не выйдет, это же сон, глупец, твой
сон, обернувшийся явью. Но вышло. Лампа загорелась, осветив коллекцию керамики
по левую руку и книжный стеллаж по правую. Керамику и книги я не видел четыре
года, но они остались на прежних местах. На центральной полке стеллажа стояли
три ранних детектива Элмора Леонарда: «Взятка», «Крепкий удар», «Мистер
Маджестик». Я прикупил их на случай плохой погоды: если уж ты за городом,
подобные меры предосторожности необходимы. Без хорошей книги даже два дождливых
дня, проведенные в лесу, могут свести с ума.
Послышался последний всхлип, сменившийся тишиной. Нарушало
ее только тиканье часов, доносящееся из кухни. Часы эти стояли у плиты —
пожалуй, одна из самых неудачных покупок Джо, тот редкий случай, когда ее
подвел вкус. Кот Феликс
[39]
, с большими глазами, двигающимися из стороны в
сторону в соответствии с движениями хвоста-маятника. Я думаю, такие часы присутствовали
во всех дешевых фильмах ужасов.
— Кто здесь? — спросил я. Шагнул к кухне, примыкающей к
маленькой прихожей, остановился. Дом напоминал черную пещеру. Плач мог
доноситься откуда угодно. Его источником могло служить и мое воображение. —
Есть тут кто-нибудь?
Нет ответа… Но я не думал, что звук этот родился в моей
голове. Если б так, то писательский психологический барьер показался бы
цветочками.
На книжной полке, слева от детективов Леонарда, стоял фонарь
с длинной ручкой на восемь батареек, который мог временно ослепить, если кто-то
направлял его тебе в лицо. Я схватил фонарь, и лишь когда он едва не
выскользнул из моей руки, понял, как сильно я вспотел, точнее, как сильно я
перепугался. Фонарь я удержал, а сердце билось часто-часто. То ли я ожидал, что
ребенок заплачет вновь, то ли думал, что из гостиной выплывет призрак в саване,
протягивая ко мне белые руки.
Я включил фонарь. Направил яркий луч в гостиную. Он высветил
мышиную голову на каминной доске: засверкали стеклянные глаза. Я увидел старые
бамбуковые кресла, старый диван, обшарпанный обеденный стол, который шатался,
если под одну или две ножки не подложить несколько игральных карт или подставку
для пивного стакана. А вот призраков не обнаружил. Но решил, что тут
определенно что-то нечисто. Мне очень хотелось повторить слова бессмертного
Кола Портера: давайте поставим на этом точку. Если я, добравшись до автомобиля,
сразу поеду на восток, то буду в Дерри еще до полуночи. И улягусь спать в
собственную постель.
Я выключил свет в прихожей, и теперь лишь луч фонаря
разгонял темноту. Прислушался к тиканью глупого кота, со встроенными в него
часами, которые, должно быть, завел Билл, к знакомому гудению холодильника.
Вслушиваясь, понял, что не ожидал услышать ни тиканья, ни гудения. А вот насчет
плача…
А был ли плач? Был ли на самом деле?
Да. Плач или что-то еще. Не об этом следовало сейчас думать.
Куда более уместным казался другой вопрос: а не сглупил ли, решив приехать
сюда, человек, научивший свой разум вести себя неподобающим образом? Стоя в
прихожей, темноту которой взрезал луч ручного фонарика, я окончательно осознал,
что грань между реальным миром, в котором я жил, и тем, что рисовало мое
воображение, в значительной мере исчезла.
Я вышел из дома, повернул ключ в замке, убедился, что дверь
заперта, и зашагал по проселку, покачивая фонарем из стороны в сторону. Точно
так же качался хвост-маятник кота Феликса на кухне. Выйдя на дорогу, я подумал,
что хорошо бы сочинить для Билла Дина какую-то историю, объясняющую, почему я
не добрался до «Сары-Хохотушки». Не мог же я сказать ему:
«Видишь ли, Билл, я приехал и услышал, как в моем запертом
доме плачет ребенок. Меня это так испугало, что я бежал до самого Дерри.
Фонарь, который я взял, я пришлю по почте. Поставь его на книжную полку, где он
и стоял, рядом с романами Элмора Леонарда». Такого я сказать не мог, потому что
Билл передал бы этот разговор соседям, а те, покачав головой, отреагировали бы
однозначно: «Неудивительно. Наверное, он написал слишком много книг. От такой
работы крыша и едет. И теперь он боится собственной тени. Профессиональная
болезнь».
Даже если бы я до конца своих дней не собирался возвращаться
в «Сару», я не хотел, чтобы у жителей Тэ-Эр сложилось обо мне такое мнение,
чтобы они наполовину презирали, наполовину жалели меня.
Лучше сказать Биллу, что я заболел. В определенном смысле я
не грешил против истины. Или нет… Заболел не я… а мой друг… Кто-то в Дерри…
подруга. «Билл, видишь ли, приболела моя подруга, вот я и…»
Я остановился как вкопанный: луч фонаря выхватил из темноты
мой автомобиль. Я прошагал милю в темноте, не замечая никаких звуков в лесу,
хотя жизнь там не замирала ни на минуту. Я ни разу не оглянулся, чтобы
посмотреть, а не преследует ли меня призрак в саване (или плачущий ребенок). Я
увлекся историей, с помощью которой хотел оправдаться перед Биллом, начал
прорабатывать подробности сюжета, занялся привычной мне работой, используя
стандартные приемы, с одним только отличием: я проделывал все это в голове, а
не бумаге. И творческий процесс так захватил меня, что я напрочь забыл про
страх. Сердце уже билось в нормальном ритме, пот высох, комары не жужжали в
ушах. А когда я остановился, любопытная мысль пришла мне в голову. Мысль о том,
что мое сознание терпеливо ждало, пока я успокоюсь, прежде чем напомнить мне об
очевидном.
Трубы. Билл получил мое разрешение на замену части старых
труб, и сантехник их заменил. Незадолго до моего приезда.
— Воздух в трубах, — озвучил я свою догадку, проведя лучом
по радиаторной решетке «шевроле». — Вот что я слышал.
Я ждал, что некая глубинная часть моего сознания назовет это
предположение глупой ложью, стремлением подвести под случившееся
материалистическую базу. Не назвало, потому что согласилось с тем, что такое
возможно. Воздух в трубах может шуметь по-разному Эти звуки принимают и за
разговор людей, и за собачий лай, и за детский плач. Возможно, конечно, что
сантехник сдренировал воздух, и я слышал что-то еще… но мог и не сдренировать.
Вновь вопрос встал ребром: что делать, сев за руль? Проехать задним ходом две десятых
мили, развернуться и покатить в Дерри, испугавшись того звука, что я слышал в
течение десяти секунд (может, только пяти), пребывая в крайне взвинченном
состоянии? Или ехать вперед?
