Деревенские танцульки любим мы с подругой,
Раз с прихлопом, два с притопом и еще по кругу!
Вот сейчас я поцелую милку свою в губы,
Парень я такой приятный и совсем не грубый!
Конечно, Сара Тидуэлл спела бы ее не так, как этот трубадур
с осипшим от виски голосом. Хотелось бы мне услышать Сару, но — увы!
Я добрался до своего дома. Огляделся, в непосредственной
близости никого не увидел (хотя где-то заурчал лодочный мотор), разделся до
трусов, вошел воду и поплыл к плоту. Забираться на него не стал, полежал на
воде, держась за перекладину лесенки, лениво перебирая ногами. Приятно,
конечно, но чем занять остаток дня?
Я решил навести порядок в моем кабинете на втором этаже. А
покончив с этим, заглянуть в студию Джо. Если, конечно, достанет мужества.
Я поплыл назад, поднимая и опуская голову. Вода, словно
холодный шелк, струилась вдоль моего тела. Я чувствовал себя выдрой. А когда до
берега оставалось всего ничего и я вновь поднял голову, то увидел женщину,
которая стояла на Улице и наблюдала за мной. Такая же тощая, что и встреченная
мною в «Уэррингтоне», только в зеленом наряде. В зеленом наряде и указывающая
рукой на север, словно дриада в старинной легенде.
Челюсть у меня отвисла, в рот полилась вода, которую я тут
же выплюнул. Встал, протер глаза. И расхохотался, нервным таким смехом. За
женщину в зеленом я принял березку, растущую чуть к северу от того места, где
лестница от «Сары-Хохотушки» спускалась к Улице. Но даже когда вода уже не
заливала мне глаза, мне показалось, что сквозь зеленую листву на меня смотрит
не белый, с черными отметинами ствол, а чье-то лицо. Ветра не было вовсе,
воздух застыл, вот застыла и физиономия (совсем как лицо женщины в черных
шортах и купальнике). За березой стояла засохшая сосна. Одна голая ветвь
тянулась к северу. Ее-то я и принял за костлявую руку.
Так я пугал себя не впервые. Мне много чего чудится, тут уж
ничего не поделаешь. Напишите с мое, и вам тоже каждая тень на полу покажется
следом, а каждая линия, замеченная в пыли, — тайным посланием. Все эти
рассуждения, однако, не приближали меня к решению главного вопроса: что же
такого особенного в «Саре-Хохотушке»? И не определяется ли это особенное
особенностями моего подсознания?
Я огляделся, еще раз убедился, что в этой части озера я
пребываю в одиночестве (хотя период одиночества приближался к завершению,
потому что к первому мощному мотору уже присоединились второй и третий), и снял
с себя мокрые трусы. Вылез из воды, подхватил шорты и футболку и голым поднялся
по ступеням, прижимая одежду к груди. Я воображал себя Бантером, несущим
завтрак и утреннюю газету лорду Уимзи
[54]
. И входя в дом, улыбался во весь рот.
* * *
На втором этаже меня встретила духота, от которой не спасали
даже открытые окна. Второй этаж мы с Джо поделили на две неравные части. Ей
досталась левая комната, по существу, клетушка, поскольку у нее была еще и
студия, мне — правая. В дальнем конце коридора торчало забранное решеткой рыло
кондиционера, который мы приобрели через год после покупки коттеджа. Глядя на
него, я понял, что недостает характерного жужжания. К решетке скотчем крепилась
записка:
Мистер Нунэн, кондиционер сломан. При включении гонит
горячий воздух, а внутри что-то дребезжит, как разбитое стекло. Дин говорит,
что нужная деталь заказана «Уэстерн ауто» в Касл-Рок. Я в это поверю, когда
увижу.
Б. Мизерв
Прочитав последнее предложение, я улыбнулся — да уж, миссис
М., во всей красе, — и включил кондиционер. Механизмы обычно положительно
реагируют на присутствие человеческого существа с пенисом, утверждала Джо, но
на этот раз фокус не удался. Послушав пять секунд хрипы и треск кондиционера, я
его выключил. И тяжело вздохнул: без кондиционера на втором этаже я не мог даже
решать кроссворды.
Однако заглянул в свой кабинет, из чистого любопытства,
чтобы узнать, какие меня при этом охватят эмоции. Выяснилось, что эмоций
практически нет. В кабинете стоял тот самый стол, за которым я дописывал
«Мужчину в красной рубашке», второй мой роман, которым я доказал прежде всего
себе, что успех первого не был случайностью, стену украшал плакат с
изображением Ричарда Никсона, победно вскинувшего руки, и надписью по низу:
ВЫ КУПИЛИ БЫ У ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОДЕРЖАННЫЙ АВТОМОБИЛЬ?
А на полу лежал коврик, который связала для меня Джо за год
или за два до того, как она открыла удивительный мир турецких ковров и
перестала вязать.
Я не мог сказать, что это кабинет незнакомца, но все в нем
(а особенно пустой стол) указывали на то, что принадлежал он другому, более
молодому Майку Нунэну. Жизнь мужчины, как я однажды прочитал, движут две
основные силы: работа и семья. В моей жизни семью я потерял, а работа
застопорилась, и пока у меня не было оснований надеяться на изменения к
лучшему. Так что не приходилось удивляться, что помещение, в котором я провел
столько часов и дней, радостных часов и дней, не вызвало у меня никаких эмоций.
Я видел перед собой кабинет сотрудника, которого уволили… или который внезапно
умер.
Я уже повернулся, ч??обы уйти, но тут меня осенило. Ящики
комода в углу заполняли бумаги: банковские балансы (восьми или десятилетней
давности), письма (в основном оставшиеся без ответа), черновики рассказов,
отрывки романов, но я не смог найти то, что искал. Я перешел к стенному шкафу,
хотя температура в кабинете зашкаливала за сорок градусов, и в картонной
коробке, на которой миссис М., написала
УСТРОЙСТВА
обнаружил искомое: «Мемоскрайбер» фирмы «Санио», который
Дебра Уайнсток подарила мне по завершении работы над моим первым романом,
подготовленным к публикации в издательстве «Патнам». Скрайбер в отличие от
обычных диктофонов включался по голосу и автоматически переходил в режим
ожидания, если человек замолкал, чтобы обдумать следующую фразу Я никогда не
спрашивал Дебру, с чего она вздумала преподнести мне такой подарок. Может,
подумала: «Готова спорить, любой уважающий себя романист, должен иметь такую
игрушку». А может, своим подарком она на что-то намекала? Не пора ли озвучить
те маленькие факсы, что посылает тебе подсознание, Нунэн? Тогда я не узнал
причины, осталась она для меня тайной и теперь. Но так или иначе, в руках я
держал профессиональный диктофон, а в машине лежало никак не меньше десятка
кассет, которые я записал дома, чтобы слушать в дороге. И вечером я мог
вставить одну из них в скрайбер и включить его в режиме записи голоса. И тогда,
если ночью повторится плач, который я уже слышал дважды, магнитофонная пленка
его зафиксирует. А я смогу прокрутить ее Биллу Дину и спросить, что он думает
по этому поводу.
А что, если этой ночью я услышу плач ребенка, а машина не
включится?
