— Лэнс разозлился.
— Так разозлился, что не стал звонить, а отправил письмо
электронной почтой. Вы же знаете, он заикался, а при волнении заикание только
усиливалось. Поэтому телефонного разговора не получилось бы.
Вот теперь я мог представить себе полную картину. Лэнс
Дивоур написал отцу немыслимое письмо, немыслимое с точки зрения такого
человека, как Макс Дивоур. В письме говорилось, что Лэнс больше не желает
знаться с отцом, и Мэтти, естественно, тоже. Поэтому в их доме (конечно,
трейлер фирмы «Модейр» — не бревенчатая хижина дровосека из сказки братьев
Гримм, но последняя писалась в другое время) он отныне незваный гость. Его не
будут ждать на рождение внука (или внучки), а если он пошлет подарок, то его
тут же вернут. «И больше не лезь в мою жизнь, папа. На этот раз ты зашел
слишком далеко, чтобы я мог тебя простить».
Безусловно, есть способ найти путь к сердцу оскорбленного
ребенка. Но путь это сложный, требующий немалых усилий и такта, но спросите
себя: попал бы в такую ситуацию отец, обладающий хоть малейшими
дипломатическими способностями? Стал бы тот, кто хоть чуть-чуть разбирается в
особенностях человеческого характера, предлагать невесте сына выкуп (столь
огромный, что она и представить себе не могла такой суммы) за отказ от своего
первенца? Ведь он предлагал свою дьявольскую сделку семнадцатилетней девушке,
для которой романтика жизни — не пустой звук. В любом ??лучае Дивоуру следовало
немного подождать, прежде чем выходить к ней с окончательным предложением. Вы
можете возразить, что он не мог знать, сколько у него в запасе времени, но это
не аргумент. Я склонен согласиться с Мэтти: той иссушенной, сморщенной сливой,
что служила ему сердцем, Макс Дивоур искренне верил, что будет жить вечно.
И потом, не мог он сдержаться. Вот он, снегокат, который он
хотел получить, на самом виду, по другую сторону окна. Всего-то делов — разбить
стекло и взять снегокат. Именно так он поступал всю жизнь, и получив сына,
отреагировал не тонко, как положено умудренному опытом мужчине, а импульсивно,
как ребенок, разбивающий окно, чтобы добраться до снегоката, на который положил
глаз. Лэнс не хотел, чтобы он, Макс, вмешивался в его жизнь? Отлично. Макс
может жить со своей Замарашкой в трейлере, палатке или амбаре. И хватит ему
обследовать леса, получая за это приличные деньги. Пусть ищет настоящую работу.
Пусть хлебнет жизни простого люда!
Другими словами: «Ты не можешь отрезать меня от своей жизни,
сынок. Потому что я тебя увольняю!»
— На похоронах мы не бросились друг другу в объятья, —
продолжила Мэтти. — Такого не было. Но по отношению ко мне он вел себя
прилично, чего я не ожидала, и я постаралась ответить ему тем же. Он предложил
выплачивать мне ежемесячное пособие, но я отказалась. Боялась, что благодаря
этим деньгам он сможет предъявить права на ребенка.
— Я в этом сомневаюсь, но ваша осторожность мне нравится.
Что произошло, когда он впервые увидел Киру? Вы помните, Мэтти?
— Не забуду до конца жизни. — Она сунула руку в карман
платья, достала смятую пачку вытряхнула из нее сигарету. Посмотрела на нее с
жадностью и, одновременно, с отвращением. — Я бросила курить, когда Лэнс
сказал, что денег на сигареты у нас нет. Я понимала, что он прав. Но привычка
вернулась. Я выкуриваю пачку в неделю, хотя очень хорошо знаю, что это слишком
много, но иногда мне просто необходимо расслабиться. Составите мне компанию?
Я покачал головой. Она закурила, и в пламени спички я вновь
отметил, какая же она красивая. Оставалось только гадать, за кого же принял ее
старик.
— Первый раз он встретился с внучкой около похоронного бюро
Дейкина в Моттоне. На церемонии прощания. Вы знаете, что это такое?
— Да, — ответил я, думая о Джо.
— Гроб закрыли крышкой, но все равно это называлось
прощанием с покойным. Странно. Я вышла на улицу, чтобы выкурить сигарету.
Велела Ки сесть на ступеньку у двери, а сама отошла на пару шагов, чтобы она не
дышала дымом. И тут к похоронному бюро подкатил большой серый лимузин. Я такие
видела только в кино. И сразу поняла, кто в нем приехал. Убрала сигареты в
сумочку, подозвала Ки. Она подошла, взяла меня за руку. Открылась дверца
лимузина, из салона первой появилась Роджетт Уитмор. С кислородной маской в
руке, но в тот момент маска ему не понадобилась. За Уитмор вылез он. Высокий
мужчина. Пониже вас, Майк, но тоже высокий. В сером костюме и черных
лакированных туфлях.
Она помолчала. Сигарета поднялась к ее губам, вновь
вернулась к ручке кресла — красный светлячок в темноте, чуть разогнанной лунным
светом.
— Поначалу он не произнес ни слова. Женщина попыталась взять
его за руку и помочь подняться по трем или четырем ступенькам, что отделяли
тротуар от площадки перед дверью похоронного бюро, но он ее оттолкнул. Добрался
до площадки сам, хотя я слышала, что в груди у него все клокотало. Не знаю,
смог бы он осилить эти ступеньки теперь. Тогда они дались ему нелегко, а сейчас
прошел год. Он бросил на меня быстрый взгляд, потом наклонился, уперся руками в
колени, уставился на Киру. А она смотрела на него.
Да. Такое я мог себе представить, пусть и не в цвете, но и
не как фотографию. Скорее как гравюру, иллюстрацию к «Сказкам братьев Гримм».
Маленькая девочка с широко раскрытыми глазами смотрит на богатого старика…
когда-то мальчика, укравшего снегокат, а теперь прожившего большую часть своей
жизни… еще один мешок с костями. Перед моим мысленным взором возникла Ки в
курточке и шапочке, а из-под съехавшей в сторону маски доброго дедушки Дивоура
виднелась волчья пасть. «Какие у тебя большие глаза, дедушка, какой у тебя
большой нос, дедушка, и зубы у тебя какие большие».
— Он поднял ее на руки. Не знаю, каких это стоило ему усилий,
но поднял. И, что удивительно, Ки разрешила ему взять ее на руки. Она видела
его впервые, дети обычно боятся стариков, но она разрешила ему взять ее на
руки. «Ты знаешь, кто я?» — спросил он. Она покачала головой, но ее взгляд ясно
говорил о том, что она… знала. Как вы думаете, такое возможно?
— Да.
— Он сказал: «Я — твой дедушка». И я буквально выхватила ее
из его рук, Майк. Выхватила, потому что у меня возникла безумная мысль… Даже не
знаю…
— Вы подумали, что он собирается ее съесть?
Сигарета застыла, не добравшись до ее губ. Глаза
округлились.
— Как вы догадались? Как вы могли догадаться?
— Потому что я воспринимаю все это как сказку. Маленькая
Красная Шапочка и старый Серый Волк. Так что он сделал?
— Пожирал ее глазами. С тех пор он научил ее играть в шашки,
и в «Кэнди ленд», и в домино. Ей только три года, а он уже научил ее сложению и
вычитанию. В «Уэррингтоне» у нее своя комната и свой маленький компьютер.
Одному Богу известно, что она может на нем делать… Но тогда он только смотрел
на нее. И такого голодного взгляда видеть мне не приходилось. А Ки смотрела на
него. Длилось это не больше двадцати секунд, но мне показалось, что прошла
вечность. Потом он попытался передать ее мне. Старался изо всех сил, но, не
будь я рядом, он бы выронил ее. Он покачнулся, и Роджетт Уитмор мгновенно
поддержала его. Вот тут он взял кислородную маску, от нее эластичный шланг
тянулся к маленькому баллончику, и закрыл ею рот и нос. Пару раз глубоко
вдохнул и ожил. Отдал маску Роджетт и впервые по-настоящему посмотрел на меня.
«Я вел себя как дурак, не правда ли?» — спросил он. И я ответила: «Да, сэр,
думаю, что да». Он так зло на меня глянул. Думаю, будь он на пять лет моложе,
врезал бы мне в челюсть.
