— Но помолодеть не мог а потому и не врезал.
— Нет. Сказал: «Я хочу зайти внутрь. Вы мне поможете?» Я
ответила, что помогу. И мы вошли в здание похоронного бюро, Роджетт — по одну
его руку, я — по другую. Кира ковыляла рядом со мной. Мне казалось, что я —
гаремная наложница. Ощущение мне не понравилось. В вестибюле он присел и вновь
приложился к кислородной маске. Роджетт тем временем смотрела на Киру.
По-моему, у этой женщины пугающее, отталкивающее лицо, оно напоминает мне
какую-то картину…
— «Крик»? Кисти Манча?
— Точно. — Она бросила сигарету на землю, докурив
практически до фильтра, и раздавила белой кроссовкой. — Но Ки нисколько ее не
испугалась. Ни тогда, ни потом. Роджетт наклонилась к Кире и спросила: «Какое
слово рифмуется со словом дама?» И Кира без запинки ответила: «Рама!» Роджетт
полезла в сумочку и достала «Хершис киссес»
[76]
. Ки взглянула на меня, словно
спрашивая разрешения, и я кивнула: «Только одну и не запачкай платье». Ки
сунула конфетку в рот и улыбнулась Роджетт, словно они с давних пор ходили в подругах.
Тем временем Дивоур отдышался, но выглядел очень усталым… никогда в жизни я не
видела более усталого человека. Он напомнил мне какую-то фразу из Библии,
насчет того, что в старости нам жизнь не в радость. И я его пожалела. Наверное,
он это почувствовал, потому что взял меня за руку. И попросил: «Не отталкивай
меня». В тот момент я увидела в его лице черты Лэнса. Заплакала. Ответила: «Не
оттолкну, если вы меня не заставите».
Я видел их в вестибюле похоронного бюро: он сидит, она
стоит, маленькая девочка во все глаза смотрит на них, посасывая сладкую «Хершис
киссес». Под звуки негромкой органной музыки. Старина Макс показал себя
хитрецом и в день прощания с сыном, подумал я. «Не отталкивай меня!» Это же
надо!
«Я пытался откупиться от тебя, а когда из этого ничего не
вышло, поднял ставки, чтобы купить твоего ребенка. Когда и этот план потерпел
неудачу, заявил сыну, что ты, он и моя внучка будете пожинать плоды своего
опрометчивого решения. Косвенным образом я виноват в том, что он упал с
трейлера и сломал себе шею, но не отталкивай меня, Мэтти. Я всего лишь
несчастный старик, поэтому не отталкивай меня».
— Я сглупила, да?
— Вы решили, что он лучше, чем вам казалось. Если полагать
это глупостью, Мэтти, в мире ее очень не хватает.
— Сомнения у меня оставались, — продолжила она. — Поэтому я
не стала брать его денег, а к октябрю он их мне больше и не предлагал. Но я
позволила ему видеться с Кирой. Наверное, рассчитывала, что со временем Кире
что-то обломится, но скорее всего я об этом не думала. Основная причина
заключалась в том, что по линии отца у девочки оставался только он. Я хотела,
чтобы она радовалась общению с дедом. Поначалу все складывалось как нельзя
лучше. А потом что-то начало меняться. Я поняла, что Кира уже не так любит
своего «седого паппи». Ее отношение к Роджетт оставалось неизменным, но Макс
Дивоур начал ее пугать. Я не понимала, почему, а она ничего не могла объяснить.
Однажды я спросила ее, не трогал ли он ее в некоторых местечках, отчего у нее
возникали необычные ощущения. Показала, где, но она ответила, что нет. Я ей
поверила, но, все-таки, он что-то сказал или сделал. В этом я почти уверена.
— А может, причина в том, что его дыхание стало еще более
затрудненным, — вставил я. — Одного этого клокотания достаточно, чтобы напугать
ребенка. А может, во время ее пребывания в «Уэррингтоне» у него случился
какой-нибудь приступ или припадок. А как он вел себя по отношению к вам, Мэтти?
— Ну… где-то в феврале Линди Бриггс сказала мне, что
приходил Джордж Футмен, чтобы проверить установленные в библиотеке огнетушители
и детекторы дыма. Он также спросил у Линди, не замечены ли в последнее время в
мусоре банки из-под пива и бутылки из-под вина. А также бычки от самокруток.
— Другими словами, «косяки».
— Именно. И Дикки Осгуд, как я слышала, навещал моих близких
подруг. Поболтать. Порыться в грязи.
— Мог он что-нибудь нарыть?
— По большому счету, слава Богу, нет.
Я надеялся, что она права, и я надеялся, что Джон Сторроу
вытянет из нее все, если мне она чего-то не договаривает.
— Но вы все равно позволяли Ки видеться с ним.
— Я не видела смысла запрещать эти встречи. Думала, что
благодаря им он будет тянуть с реализацией своих коварных планов, если они и
существовали.
Напрасные надежды, подумал я.
— А потом, весной, у меня появились страхи.
— Страхи? И чего вы боялись?
— Не знаю. — Она достала пачку сигарет, посмотрела на нее,
вновь убрала в карман. — Боялась я не из-за того, что мой свекор роется в моем
грязном белье. Боялась из-за Ки. Тревога не отпускала меня все то время, что Ки
проводила с ним, с ними. Роджетт приезжала на «БМВ», автомобиль она то ли
купила, то ли взяла в аренду, а Ки уже сидела на крылечке, поджидая ее. С
пакетом с игрушками, если ехала на день, с розовым чемоданчиком «Микки Маус»,
если собиралась остаться на ночь. И по возвращении она всегда привозила с собой
что-то новое. Мой свекор не отпускал ее без подарка. Прежде чем посадить Ки в
машину, Роджетт холодно улыбалась мне и говорила: «Значит, до семи вечера,
ужином мы ее покормим» или «Значит, до восьми утра, я привезу ее после
завтрака». Я отвечала «хорошо», и тогда Роджетт лезла в сумочку, доставала
«Хершис киссес» и протягивала Ки. Затем произносила какое-нибудь слово, которое
Ки тут же рифмовала. После чего получала в награду конфетку, у меня всегда
возникали ассоциации с хозяином собаки, поощряющим свою любимицу за правильно
выполненную команду, и они уезжали. И ровно в семь вечера или в восемь утра
«БМВ» подкатывал к нашему трейлеру. По этой женщине я могла проверять часы. Но
я продолжала волноваться.
— Что им может надоесть легальный процесс и они просто
украдут ребенка?
Мне представлялось, что это логичное опасение, настолько
логичное, что меня удивляло, как могла Мэтти разрешить дочке бывать у старика.
В судебных процессах об опеке право владения на девять десятых определяло
решение суда. Поэтому, если Мэтти сказала мне правду о своем прошлом и
настоящем, слушания могли сильно затянуться даже для такого богача, как мистер
Дивоур. Поэтому похищение, возможно, оказалось бы куда более эффективным
решением.
— Не только. Я допускала, что такое возможно, но дело не в
этом. Я просто боялась. Чего именно — сказать не могу. До сих пор не имею ни
малейшего представления. Но каждый вечер, где-нибудь в четверть седьмого меня
начинала бить дрожь, а в голове повторялась одна и та же мысль: «Сегодня эта
седая стерва ее не привезет. Сегодня она…»
