Тут я вновь подумал о кабелях, кабелях, бегущих во всех
направлениях, некой подземной сети-паутине, соединяющей людей и дома, деревни,
города. Человек не может увидеть эти кабели, но чувствует их присутствие.
Особенно если старается вырваться из этой паутины.
А Мэтти ждала, глядя на меня с надеждой и тревогой.
— Хорошо, слушайте внимательно, лекция начинается.
— Я слушаю. Будьте уверены.
— Большинство критиков сходится в том, что «Гекльберри Финн»
— первый современный американский роман, и это справедливо, но, будь «Бартлеби»
на сто страниц длиннее, я думаю, что поставил бы все мои деньги на него. Вы
знаете, кто такой писец?
— Секретарь?
— Высоко взяли. У писца только одна функция — переписывать
бумаги. Вроде Боба Крэтшита в «Рождественской песни». Только Диккенс дает
Крэтшиту и прошлое, и семейную жизнь. А вот Мелвилл лишает Бартлеби всего.
Бартлеби — первый персонаж в американской литературе, который ни с кем и ни с
чем не связан, вот так…
Среди, потомков двух лесорубов есть миллионеры. Их прадеды
срали в одну выгребную яму.
— Майк?
— Что?
— С вами все в порядке?
— Конечно. — Я попытался сосредоточиться. — Бартлеби
связывает с жизнью только работа. В этом смысле он типичный американец
двадцатого столетия, практически не отличающийся от Человека в сером фланелевом
костюме Слоуна Уилсона, или, в более мрачном варианте, Майкла Корлеоне из
«Крестного отца». Но потом Бартлеби начинает ставить под сомнение даже работу,
божество мужской половины американского среднего класса.
Она слушала с неподдельным интересом, и я подумал: как жаль,
что она пропустила последний год средней школы. Он принес бы много радости и
ей, и ее учителям.
— Вот почему он начинает все чаще говорить: «Я предпочитаю
не…»? — спросила она.
— Да. Представим себе, что Бартлеби — воздушный шар,
наполненный горячим воздухом. Только одна веревка связывает его с землей, и
веревка эта — бумаги, которые он переписывает. И мы можем определить скорость
гниения этой единственной веревки по расширению круга всего того, что Бартлеби
предпочитает не делать. Наконец веревка рвется, и Бартлеби улетает. Чертовски
волнующий рассказ, не так ли?
— Однажды он мне приснился, — призналась Мэтти. — Я открыла
дверь трейлера, и вот он, сидит на ступеньках в старом черном костюме. Тощий,
лысоватый. Я говорю: «Вы не подвинетесь? Мне надо пройти и развесить на
веревках постиранное белье». А он отвечает: «Я бы предпочел не двигаться». Да,
пожалуй, вы правы. Этот рассказ может вывести из душевного равновесия.
— Значит, он по-прежнему актуален. — Я сел за руль. —
Позвоните мне. Расскажите, о чем договорились с Джоном Сторроу.
— Обязательно. И если я могу хоть как-то расплатиться с
вами, только скажите как.
«Только скажите как». До чего же она молода и наивна,
выдавая мне незаполненный подписанный чек.
Я протянул руку через открытое окно и пожал ее. В ответ она
крепко сжала мою.
— Вам очень недостает вашей жены, да? — спросила она.
— Это заметно?
— Иногда. — Она уже не сжимала мою руку, но и не отпускала
ее. — Когда вы читали Ки сказку, то выглядели одновременно и счастливым, и
грустным. Вашу жену я видела лишь один раз. Такая красавица.
До этого я думал только о наших соприкоснувшихся руках, но тут
все мысли смело, как ураганом.
— Когда вы ее видели? И где? Вы помните?
Она улыбнулась, словно я задавал на удивление глупые
вопросы.
— Помню. У игровой площадки. В тот вечер, когда я встретила
своего мужа.
Очень медленно я убрал руку. До сих пор я полагал, что ни
Джо, ни я летом 1994 года не появлялись в Тэ-Эр-90… Но, выходит, в этом я
ошибался. В начале июля, во вторник, Джо приезжала сюда. И даже побывала на
игре в софтбол.
— Вы уверены, что видели Джо? — спросил я.
Мэтти смотрела на шоссе. Думала она, конечно, не о моей
жене. Я мог поспорить на последний доллар, что в тот момент она вспоминала
Лэнса. Оно и к лучшему. Раз она думала о нем, то, возможно, не приглядывалась
ко мне, а я в тот момент не контролировал свои эмоции.
И она, возможно, могла прочитать на моем лице больше, чем
мне того хотелось.
— Да, — ответила она. — Я стояла с Дженной Маккой и Элен
Джири, уже после того, как Лэнс помог мне вытащить из ямы тележку с бочонком
пива и пригласил меня после игры на пиццу. И тут Дженна говорит: «Смотри, вон
миссис Нунэн». А Элен добавляет: «Жена писателя, Мэтти. Слушай, клевая блузка,
а?» Блузка была вся в синих розах.
Я очень хорошо помнил эту блузку. Джо она очень нравилась,
потому что синих роз в природе не существовало. Даже селекционеры не могли их
вывести. Однажды, надев ее, она обняла меня за шею, прижалась всем телом и
прокричала, что она — моя синяя роза, и я должен гладить ее, пока она не
порозовеет. От этого воспоминания болезненно сжалось сердце.
— Она появилась на уровне третьей базы, за сетчатым
ограждением, с каким-то мужчиной в старом коричневом пиджаке с кожаными
накладками на локтях. Они над чем-то смеялись, а потом она повернула голову и
посмотрела на меня. — Мэтти помолчала, застыв в своем красном платье у моего
автомобиля. Потом правой рукой приподняла волосы, подержала на весу, опустила.
— Прямо на меня. Не просто посмотрела — увидела. И сразу что-то в ней
изменилось. Только что она смеялась, а тут погрустнела. Словно она знала, кто я
и что меня ждет. Потом этот мужчина обнял ее за талию, и они ушли.
Тишину нарушало только стрекотание цикад да далекий рокот
двигателя грузовика. Наконец Мэтти посмотрела на меня:
— Что-то не так?
— Да нет. Хотелось бы только знать, что за мужчина обнимал
мою жену за талию.
Мэтти неуверенно рассмеялась.
— Ну, я сомневаюсь, что бойфренд, знаете ли. Он был гораздо
старше. Лет пятидесяти, никак не меньше. — И что? подумал я. Мне самому
стукнуло сорок, но это не означало, что я не замечал округлости тела Мэтти,
когда их облегало ее красное платье. — Я хотела сказать… вы шутите, да?
— Честно говоря, не знаю. В последнее время я часто ловлю
себя на том, что многого не знаю. Но женщина, о которой мы говорим, умерла, так
что никакого значения это не имеет.
Мэтти погрустнела.
— Если я сказала что-то не то, Майк, извините.
