Я опустился на колени и заглянул под кровать. Ничего, даже
катышков пыли, спасибо Бренде Мизерв. Я посмотрел на нижнюю простыню, провел по
ней рукой, потом расправил, зацепил эластичные ленты за края матраца. Великое
изобретение, эти простыни. Если бы Медаль свободы
[83]
присуждали женщины, а не
горстка политиканов, которые никогда в жизни не застилали кровать и не стирали
белье, парень, который придумал такие простыни, точно получил бы награду. На
торжественной церемонии в Розовом саду Белого дома.
Натянув простыню, я вновь оглядел ее. Никакой крови, ни
единого пятнышка. Нет и пятен от спермы. Первой я увидеть и не ожидал (во
всяком случае, убеждал себя в этом), а вот как насчет второй? Сон, который я
видел, по идее не мог не закончиться поллюцией: я одновременно трахал двух
женщин, а третья ублажала меня рукой. Я подумал, что этим утром я чувствовал
себя примерно так же, как и после бурных ночей с Джо. Однако если фейерверк
был, то где сгоревший порох?
— Скорее всего в студии Джо, — поделился я своей догадкой с
пустой, залитой солнечным светом комнатой. — Или на тропе между домом и
студией. Радуйся, что ты не кончил в Мэтти Дивоур, дружище. Только романа с
молоденькой вдовой тебе и не хватало.
Но какая-то часть моего сознания с этим не согласилась. Она
как раз считала, что именно Мэтти Дивоур мне и нужна. Но я не трахался с ней
прошлой ночью, как не трахался с моей умершей женой на плоту, покачивающемся на
воде, и Сара Тидуэлл не гоняла мне шкурку. Теперь, когда я убедился, что не
убивал малышку, мысли мои вернулись к пишущей машинке. Зачем я притащил ее в
дом? С какой стати?
Старичок, что за глупый вопрос? Моя жена могла иметь от меня
секреты, возможно, даже завела любовника: в доме могли обретаться призраки;
живущий в полумиле к югу богатый старик с удовольствием свернул бы мне шею; в
подвале, при желании, я нашел бы несколько набивных игрушек. Но все это отошло
на задний план. Я стоял, залитый падающим через окно солнечным светом, смотрел
на собственную тень, протянувшуюся по полу и захватывающую часть дальней стены,
а в голове у меня крутилось: во сне я сходил в студию моей жены и принес старую
пишущую машинку, и тому есть только одно и единственное объяснение.
Я прошел в ванную, потому что первым делом хотел смыть с
тела пот и грязь — с ног. Протянул руку, чтобы включить душ, и замер, увидев,
что ванна наполнена водой. То ли я по какой-то причине наполнил ее, когда ходил
во сне, то ли это сделали без меня. Я хотел вытащить затычку, вновь замер,
вспомнив, как на обочине Шестьдесят восьмого шоссе ощутил во рту вкус холодной
воды. И понял, что жду повторения. Не дождался, вытащил затычку и включил душ.
* * *
Я мог бы снести «селектрик» вниз, даже поставить на террасе,
которую обдувал ветерок с озера, но не стал этого делать. Раз уж во сне я донес
ее до дверей моего кабинета, значит, и работать мне предстояло в моем кабинете…
если б я смог работать. А если бы смог, то работал бы при любой температуре,
даже если б воздух прогрелся до пятидесяти градусов (а к трем часам дня он так
и прогревался).
В листке, вставленном в каретку, я узнал розовый дубликат
счета из магазина фототоваров «Щелк!». Находился он в Касл-Роке, и каждое лето
Джо покупала там все расходные материалы. Я вставил его в каретку обратной
стороной и шрифтом «курьер» напечатал имена всех дам, с которыми имел дело
прошлой ночью:
Джо Сара Мэтти Джо Сара Мэтти
Мэтти Мэтти Сара Сара
Джо Джоанна Сара Джо МэттиСараДжо
А ниже, уже без прописных букв:
Нормальное количество
Сперматозоидов количество
Нормальное все розовое.
Я открыл дверь в кабинет, внес машинку, поставил под старым
постером с изображением Никсона. Вытащил розовый дубликат счета, смял в комок,
бросил в корзинку для мусора. Взялся за штепсель пишущей машинки, вставил в
розетку. Сердце у меня билось сильно и часто, совсем как в тот день, когда я, в
тринадцать лет, поднялся на десятиметровую вышку для прыжков в воду. В
двенадцать я забирался на нее трижды, но потом спускался тем же путем, по
лесенке. Но тут мне исполнилось тринадцать, и пути назад не было: не оставалось
ничего иного, как прыгнуть.
— Упокойся, — сказал я себе. — Успокойся.
Но не мог я успокоиться, как не мог успокоиться и узкоплечий
подросток, который стоял на вышке над зеленым прямоугольником бассейна, а
задранные кверху лица других мальчишек и девчонок казались такими маленькими…
Я наклонился, выдвинул ящик стола. Дернул так сильно, что он
соскочил с направляющих. Я едва успел убрать ногу с места его приземления, и с
моих губ сорвался громкий, невеселый смешок. В ящике лежала бумага, полпачки,
не меньше. Углы верхних листов чуть загнулись, так случается, если они лежат слишком
долго. Я тут же вспомнил, что привез с собой целую пачку бумаги, куда как более
новой. Не доставая листы из ящика, я поставил его на место. То ли с третьей, то
ли с четвертой попытки, так дрожали мои руки.
Наконец я опустился в кресло, наслаждаясь привычным
поскрипыванием: под моей тяжестью оно всегда так скрипело. Долго смотрел на
клавиатуру, потел, вспоминал доску на вышке, пружинящую у меня под ногами,
голоса стоящих внизу, запах хлорки и мерный рокот вентиляторов. Я стоял и гадал
(не в первый раз), парализует ли, если войти в воду не под тем углом. Наверное,
нет, но ты мог умереть и от страха. Такие случаи описывались в книге Кипли
«Хотите — верьте, хотите — нет», которая в период от восьми до четырнадцати лет
служила мне основным источником научной информации.
Давай! Голос Джо. Обычно в моей интерпретации он звучал
спокойно и сдержанно, но тут чуть не сорвался на крик: Хватит тянуть резину!
Протягивая руку к клавише включения машинки, я вспоминал тот
день, когда отправил шестой «Ворд» в корзину моего «Пауэрбука». «Прощай,
дружище», — подумал я тогда.
— Пожалуйста, пусть сегодня все у меня получится, —
взмолился я. — Пожалуйста.
Я опустил руку, нажал на клавишу. Машинка загудела. Я взял
лист бумаги, увидел пятна, которые оставили на нем мои потные пальцы, но меня
это не волновало. Вставил лист в каретку, выставил по центру, потом напечатал:
ГЛАВА первая
И замер в ожидании неминуемой кары.
Глава 14
Телефонный звонок, точнее, звук телефонного звонка,
донесшийся до моего кабинета, показался мне таким же знакомым, как
поскрипывание кресла и гудение «Ай-би-эм селектрик». Сначала он донесся из
далекого далека, потом приблизился, словно свисток накатывающего на тебя
курьерского поезда.
