На втором этаже телефонный аппарат — старый, еще с диском —
у нас был один, и стоял он на столике в коридоре между моим кабинетом и
комнаткой Джо. Как она говорила, на ничейной земле. В коридоре температура
зашкаливала за тридцать градусов, но в сравнении с кабинетом там царила
прохлада. Тело мое покрывал слой пота, как после интенсивных занятий в
спортивном зале.
— Слушаю?
— Майк? Я вас разбудила? Вы спали? — Голос Мэтти звучал
совсем не так, как вчера вечером. Из него напрочь исчезли страх и осторожность.
Он звенел от счастья. Именно таким голоском Мэтти и могла увлечь Лэнса Дивоура.
— Я не сплю. Сел поработать.
— Да перестаньте! Я поняла, что вы с этим завязали.
— Вчера я тоже так думал, но, возможно, поторопился. Как
дела? Судя по вашему голосу, вы как раз добрались до седьмого неба.
— Я только что говорила с Джоном Сторроу.
Неужели? А как давно я поднялся на второй этаж? Я посмотрел
на левое запястье, но увидел только светлый круг от часов. Сами часы остались
внизу, в северной спальне, лежали, наверное, в лужице воды, вытекшей из
перевернутого стакана.
— Его возраст, и он может вызвать повесткой другого сына!
— Мэтти, вы говорите слишком быстро, и я от вас отстал.
Вернитесь назад и давайте сначала, только в два раза медленнее.
Она вернулась. На основные новости времени у нее много не
ушло (по-другому обычно и не бывает): Сторроу прилетает завтра. Приземлится в
аэропорту округа и остановится в отеле «Высокая скала» в Касл-Роке. Большую
часть пятницы они проведут вместе, обсуждая подробности дела. «Кстати, он нашел
адвоката и для вас, — добавила она. — Чтобы вы давали показания в его
присутствии. Кажется, он из Льюистона».
Новости хорошие, но еще больше меня обрадовало другое: к
Мэтти вернулась воля к борьбе. До этого утра (время я мог определить только по
солнцу и решил, что полдень еще не наступил) я и не осознавал, в какой тоске
пребывает эта молодая женщина в красном платье и белых кроссовках. И сколь
уверовала она в неизбежность потери ребенка.
— Отлично! Я очень рад, Мэтти.
— И все благодаря вам. Если б вы были рядом, я бы вас
расцеловала.
— Он сказал, что победа может остаться за вами, не так ли?
— Да.
— И вы ему поверили.
— Да! — Радости в голосе чуть поубавилось. — Он не пришел в
восторг, узнав, что вчера вы обедали у нас.
— Естественно. Иначе и быть не могло.
— Я объяснила, что ели мы во дворе, а он ответил, что для
того, чтобы пошли сплетни, достаточно провести в трейлере шестьдесят секунд.
— На это я могу сказать, что он невысокого мнения о
сексуальных способностях янки. Но, с другой стороны, он же из Нью-Йорка.
Она смеялась дольше, чем заслуживала моя маленькая шутка.
Почему? От облегчения, что у нее наконец-то появились двое защитников? Или
потому что секс для нее теперь под запретом? Лучше не задаваться этим вопросом.
— Ругать он меня не ругал, но ясно дал понять, чтобы больше
такого не повторялось. А вот когда все закончится, я приглашу вас на настоящий
пир. Будет все, что вы захотите, и как вы захотите.
«Все, что вы захотите, и как вы захотите». И она, клянусь
Богом, абсолютно не понимала, что ее слова можно истолковать в ином аспекте,
тут я мог поспорить на что угодно. На мгновение я закрыл глаза и улыбнулся.
Почему нет? Она так хорошо говорила, особенно, если очистить сказанное от того
подтекста, что уловил похабный ум Майкла Нунэна. Она же говорила только о том,
что исход будет счастливым, как в сказке, при условии, что мы будем храбро
следовать выбранному курсу. Если я смогу сдержать себя и не буду пытаться
соблазнить молодую женщину, годящуюся мне в дочери, с курса мы точно не сойдем.
Если не смогу, возможно, получу то, что заслуживаю. А вот Кира — нет. Она всего
лишь пассажир и направление движения автомобиля, в котором она едет, не зависит
от ее воли. И мне, решил я, надобно вспоминать об этом перед всяким
телодвижением.
— Если судья оставит Дивоура у разбитого корыта, я отвезу
вас в Портленд и в «Ночах Ренуа» угощу девятью блюдами французской кухни.
Сторроу тоже. Может, даже приглашу эту судебную крысу, с которой встречаюсь в
пятницу. Видите, какой я незлопамятный?
— Вы просто чудо, Майк! — Она говорила серьезно. — Я с вами
расплачусь, Майк. Сейчас я на мели, но я не всегда буду на мели. Пусть на это у
меня уйдет вся жизнь, но я с вами расплачусь.
— Мэтти, вот это уже совсем ни к…
— Расплачусь, — решительно оборвала она меня. — Обязательно.
А кое-что сделаю уже сегодня.
— Что же? — полюбопытствовал я. Нравился мне ее голос,
веселый, свободный — прямо-таки заключенный, выпущенный на поруки, — но я уже с
нетерпением поглядывал на дверь моего кабинета. Я знал, что долго работать не
смогу, слишком велик риск превратиться в печеное яблоко, но мне хотелось
напечатать еще пару страниц. Делай что хочешь, сказали мне женщины в моих снах.
Делай что хочешь.
— Я должна купить Кире большого плюшевого медведя, какие
продаются в касл-рокском «Кеймарте». Я скажу ей, что медведя она получает за
хорошее поведение, потому что не могу сказать правду. На самом-то деле она
заслужила этот подарок благодаря прогулке по разделительной полосе.
— Только не покупайте черного! — вырвалось у меня, прежде
чем я понял, что говорю.
— Черного? — в ее голосе слышались недоумение и тревога.
— Мне представляется, что коричневые смотрятся лучше. И в
жизни они такие, — попытался я сгладить свою последнюю фразу.
— Понятно. — По голосу чувствовалось, что она собирается
дальше пытать меня на предмет цвета медвежьего меха. — Знаете, если вчера
вечером я чем-то вас расстроила, пожалуйста, извините. У меня и в мыслях не
было…
— Не беспокойтесь. Я не расстроился. Возникли некоторые
вопросы, ничего больше. Я практически забыл об этом загадочном свидании Джо. —
Ложь, конечно, но, как я представлял себе, во благо.
— И это правильно. Не буду отрывать вас, возвращайтесь к
работе. Вам же не терпится, так?
Я удивился:
— С чего вы так решили?
— Не знаю. Просто… — она замолчала. И внезапно в моей голове
прозвучали слова, которые она собиралась произнести, но не произнесла:
Этой ночью ты мне снился. Мне снилось, что мы вместе. Мы
собирались заняться любовью и один из нас сказал: «Делай что хочешь». А может,
мы оба это сказали.
