Я пожал плечами:
— К сожалению, не могу сказать. Оставил магический кристалл
дома.
Вновь я заметил злость, сверкнувшую в глазах Дарджина.
— Мистер Нунэн, я могу заверить вас, что лучше бы вам ответить
на вопрос сейчас. Потому что в противном случае вас вызовут сюда из Малибу,
Файр-Айленда или любого другого места, где вы будете писать свой следующий
опус, чтобы получить честный ответ.
Я снова пожал плечами:
— Вызовут так вызовут. Говорю вам, мое внимание
сосредоточилось на ребенке. Я не могу сказать, с какой скоростью ехала мать
девочки, я также не знаю, какова острота зрения Ройса Меррилла и тот ли
тормозной след замерял помощник шерифа Футмен. Уверяю вас, на том участке
дороги стерто много резины. Допустим, она ехала со скоростью пятьдесят миль в
час. Пусть даже пятьдесят пять. Ей двадцать один год, Дарджин. У водителей в
этом возрасте отменная реакция. Она наверняка с легкостью объехала бы девочку.
— Я думаю, достаточно.
— Почему? Вы затыкаете мне рот, потому что я не говорю тех
слов, которые вам хотелось услышать? — ботинок Биссонетта еще раз ткнулся мне в
лодыжку, но я и не думал останавливаться. — Если вы на стороне Киры, почему вы
ведете себя так, будто вам поручено отстаивать интересы ее деда?
Ехидная улыбка слегка искривила губы Дарджина. Она означала:
«Ладно, умник, ты сам на это напросился».
Он чуть пододвинул к себе магнитофон.
— Раз уж вы упомянули деда Киры, мистера Максуэлла Дивоура
из Палм-Спрингса, давайте немного поговорим о нем. Не возражаете?
— Это ваш монастырь.
— Вы разговаривали с Максуэллом Дивоуром?
— Да.
— Лично или по телефону?
— По телефону. — Сначала я хотел упомянуть о том, что он
каким-то образом раздобыл мой номер, не внесенный в справочник, но потом
вспомнил, что его раздобыла и Мэтти, и решил не касаться этой темы.
— Когда это произошло?
— В прошлую субботу, вечером. Четвертого июля. Он позвонил
мне, когда я любовался фейерверком.
— И предметом вашего разговора стало утреннее происшествие?
Задавая этот вопрос, Дарджин сунул руку в карман и достал
магнитофонную кассету. Нарочитым, показным жестом. В этот момент он более всего
напоминал фокусника, который демонстрирует обе стороны шелкового носового
платка. И он блефовал. Я не мог этого знать, и тем не менее знал. Дивоур
записал наш разговор на магнитофон (даже по ходу разговора я обратил внимание
на очень высокий уровень статического шума), и я полагал, что именно эта запись
и была на кассете, которую Дарджин вставлял в магнитофон, но он блефовал.
— Я не помню.
Дарджин застыл, не успев закрыть прозрачную панель над
кассетной нишей Вытаращился на меня. Он словно не верил своим ушам. Но во
взгляде читалось и что-то еще. Скорее всего, злость.
— Не помните? Да полно, мистер Нунэн. Уж писатели-то умеют
запоминать разговоры, а этот состоялся всего лишь неделю тому назад. Расскажите
мне, о чем вы говорили.
— Действительно, не помню, — бесстрастно повторил я.
Какое-то мгновение на лице Дарджина читалась паника. Потом
он взял себя в руки. Указательным пальцем правой руки провел по клавишам,
маркированным REW, FF, PLAY, REC.
— И как мистер Дивоур начал разговор?
— Поздоровался, — ответил я, и из-под стеномаски донесся
какой-то странный звук. Возможно, старик откашлялся. А может, подавил смешок.
На щеках Дарджина вспыхнули пятна румянца.
— А потом? Что он сказал после того, как поздоровался?
— Не помню.
— Он спрашивал вас о том, что случилось утром?
— Не помню.
— Разве вы не говорили ему, что Мэри Дивоур и ее дочь были
вместе, мистер Нунэн? Что они вдвоем собирали цветы? Разве не эти слова услышал
от вас встревоженный дедушка, когда поинтересовался инцидентом, о котором в тот
день говорил весь город?
— О Господи, — вздохнул Биссонетт. — По-моему, достаточно.
Дарджин пронзил его взглядом. Пятна румянца на щеках заметно
увеличились, губы чуть разошлись, обнажая маленькие, но, похоже, острые зубки.
— О чем вы? — рявкнул он, словно Биссонетт случайно заглянул
в конференц-зал, чтобы рассказать о Пути мормонов или, возможно, об обществе
розенкрейцеров.
— Я хочу, чтобы вы прекратили направлять этого человека в
нужном вам направлении. И я хочу, чтобы весь этот монолог о цветочках
вычеркнули из протокола.
— Почему? — пожелал знать Дарджин.
— Потому что вы пытаетесь внести в протокол сведения, не
упомянутые свидетелем. Если хотите, давайте сделаем перерыв, чтобы мы смогли
связаться с судьей Рэнкортом, узнать его мнение…
— Я снимаю вопрос, — прервал его Дарджин. Мне показалось,
что его распирает от бессильной ярости. — Мистер Нунэн, вы хотите помочь мне
выполнить возложенное на меня поручение?
— Я хочу помочь Кире Дивоур, если представится такая возможность.
— Очень хорошо. — Он кивнул, словно речь шла об одном и том
же. — Тогда, пожалуйста, скажите мне, о чем вы говорили с Максуэллом Дивоуром.
— Не могу вспомнить, — я поймал его взгляд. — Может, вы
сможете освежить мою память?
В конференц-зале повисла мертвая тишина, какая бывает за
покерным столом, где играют по-крупному, аккурат перед тем, как игроки
вскрывают карты. Даже пилот-истребитель затих, поверх маски глядя на Дарджина.
А тот отодвинул от себя кассетный магнитофон и продолжил задавать вопросы об
утренних событиях четвертого июля. О моем обеде с Мэтти и Кирой он даже не
вспомнил и более не упоминал о телефонном разговоре с Максом Дивоуром, том
самом, в ходе которого я сказал многое из того, чего говорить не следовало.
На вопросы я отвечал до половины двенадцатого, но, по
существу, допрос закончился в тот самый момент, когда Дарджин отодвинул от себя
магнитофон. И мы оба это знали.
* * *
— Майк! Майк! Сюда!
Мэтти махала мне рукой. Она сидела за одним из столиков в
зоне для пикников позади эстрады. Как мне показалось, веселая и счастливая. Я
вскинул руку, показывая, что сигнал принят, и направился к ней, лавируя между
детскими игрушками, огибая молоденькую парочку, целующуюся, и не только, прямо
на траве, у всех на глазах, пригибаясь, чтобы разминуться с фрисби
[89]
, которую
тут же, подпрыгнув, поймала пастью немецкая овчарка.
