— Каком Уилли?
Ах, молодость! Прошлого для нее еще не существует.
— Просто скажи ему. Он поймет.
Я остался еще на один иннинг. Дивоур не появился, игра меня
не увлекла, и я направился домой. По пути я встретил одного рыбака, не
отрывающего глаз от поплавка, и парочку, идущую по Улице к «Уэррингтону».
Молодые люди поздоровались со мной, я — с ними. Я одновременно испытывал и
одиночество, и удовлетворенность. Такое сочетание надо полагать за счастье.
Многие люди, возвратившись домой, первым делом проверяют
автоответчик. В то лето я сразу же шел к холодильнику, чтобы посмотреть на мою
гадальную доску. На этот раз слов на ней я не обнаружил, зато цветы и фрукты
образовали некое подобие синусоиды, а может, передо мной была улегшаяся на
бочок буква S.
Чуть позже я позвонил Джону и спросил, куда подевался
Дивоур. Он повторил то же самое, что раньше не менее красноречиво показало
пожатие плеч.
— Это первая игра, которую он пропустил после возвращения в
Тэ-Эр. Мэтти попыталась спросить у нескольких человек, здоров ли он, и
выяснила, что да, во всяком случае, если с ним что, и случилось, об этом никто
не знал.
— Что значит «попыталась спросить»?
— Это значит, что некоторые не стали с ней разговаривать.
«Посмотрели, как отрезали», — прокомментировало бы эту ситуацию поколение моих
родителей. — Ты бы с этим поосторожнее, приятель, подумал я, но говорить этого
не стал. От поколения твоих родителей до моего — полшага. — В конце концов одна
из ее школьных подруг заговорила с ней, но в целом Мэтти воспринимают как
отверженную. Этот Осгуд, возможно, и не умеет торговать недвижимостью, но
деньги Дивоура он потратил с умом, отсек Мэтти он горожан. Это все-таки город,
Майк? Никак не могу понять.
— Просто Тэ-Эр, — ответил я. — По-другому не объяснишь.
Неужели вы верите, что Дивоур подкупил всех? Не слишком вяжется с идеей
Вордсворта о пасторальных невинности и доброте.
— Он не только сорит деньгами, но и распускает слухи. Через
того же Осгуда, а может, и Футмена. А местные жители, похоже, такие же честные,
как и политики.
— Те, что покупаются?
— Именно. Кстати, я видел одного из главных свидетелей
Дивоура в деле о наезде на ребенка. Ройса Меррилла. Стоял в компании таких же
старикашек. Вы его не заметили?
Я ответил, что нет.
— Ему, должно быть, сто тридцать лет, — продолжил Джон. — У
него трость с золотой ручкой.
— Это трость «Бостон пост». Она принадлежит старейшему
жителю округа.
— Не сомневаюсь, что он владеет ею по праву. Если адвокаты
Дивоура усадят его в свидетельское кресло, я его по полу размажу. — От веселой
уверенности Джона у меня по коже пробежал холодок.
— Я в этом уверен. А как Мэтти воспринимает такое отношение
к себе? — Я вспомнил ее слова о том, что она более всего ненавидит вторничные
вечера: именно в эти дни в «Уэррингтоне» играют в софтбол на той самой
площадке, где она познакомилась со своим погибшим мужем.
— Молодцом, — ответил Джон. — Думаю, она и сама поставила
крест на большинстве своих подруг. — Я в этом сомневался, но спорить не стал. —
Конечно, одиночество ее не радовало. Она боялась Дивоура и, полагаю, уже начала
сживаться с мыслью о том, что потеряет ребенка, но теперь к ней вернулась былая
уверенность. Главным образом благодаря встрече с вами. Для нее все сложилось
более чем удачно.
Что ж, может и так. Но мне вспомнился один разговор с братом
Джо, Фрэнком. Он тогда сказал, что по его разумению нет такого понятия, как
удача. Все определяется лишь судьбой и правильным выбором. И тут же в голову
пришла мысль о невидимых кабелях, пересекающих Тэ-Эр. Невидимых, но прочных,
как сталь.
— Джон, при нашей встрече в прошлую пятницу, после того, как
я дал показания Дарджину, я забыл задать вам самый важный вопрос. Дело об
опеке, которым мы все занимаемся, оно назначено к слушанию?
— Хороший вопрос. Я сам наводил справки. Этим же по моей
просьбе занимался и Биссонетт. Если только Дивоур и его адвокаты не хотят
подложить нам свинью, к примеру подать иск в другом округе, думаю, что нет.
— А они это могут? Подать иск в другом округе?
— Возможно. Но, полагаю, мы сможем это выяснить.
— И что все это означает?
— Только одно: Дивоур готов сдаться, — без запинки ответил
Джон. — Другого объяснения я не нахожу. Завтра утром я возвращаюсь в Нью-Йорк,
но буду позванивать. Если что-нибудь произойдет здесь, сразу же звоните мне.
Я ответил, что непременно позвоню, и пошел спать. В эту ночь
женщины не посещали мои сны. Я это только приветствовал.
* * *
Когда в среду утром я спустился вниз, чтобы вновь наполнить
стакан ледяным чаем, Бренда Мизерв развешивала мою выстиранную одежду. Как и
учила ее мать: на внешней круговой веревке — рубашки и брюки, на внутренней —
нижнее белье, чтобы случайный человек, прошедший или проехавший мимо, не видел,
что ты носишь на теле.
— В четыре часа надо все снять, — предупредила меня миссис
М. перед тем как уйти. Она смотрела на меня ясными и циничными глазами женщины,
которая всю жизнь гнула спину на богатеньких. — Ни в коем случае не оставляйте
одежду на ночь. Если она намокнет от росы, стирать придется заново, иначе
пропадет ощущение свежести.
Я заверил ее, что все указания будут в точности выполнены, а
потом спросил, чувствуя себя шпионом, выуживающим ценную информацию у
сотрудника посольства, не заметила ли она в доме каких-то странностей.
— Каких странностей? — переспросила она изогнув бровь.
— Дело в том, что я пару раз слышал какие-то непонятные
звуки. По ночам.
Она фыркнула:
— Дом-то бревенчатый. И строился не сразу, а по частям. Он
оседает, в разных частях по-разному. Одно крыло перемещается относительно
другого. Вот это вы и слышите.
— Значит, никаких призраков? — спросил я, изобразив
разочарование.
— Я не видела ни одного, — безапелляционно заявила она, — но
моя матушка говорила, что тут их хватает. Особенно у озера. Тут и микмаки
[97]
,
которые жили здесь, пока их не вытеснили отсюда войска генерала Уинга, и все
те, кто отправился на Гражданскую войну и погиб. А из здешних мест, мистер
Нунэн, ушло почти шестьсот человек. Вернулись же полторы сотни… живыми. Мама
говорила, что на этой стороне озера живет призрак негритянского мальчика, который
здесь умер, бедняжка. Сын одного из «Ред-топов», знаете ли.
