Камера была большая, примерно десять на пять. Одну стену
целиком занимали нары, на которых могли вольготно – если только термин
уместен при данных обстоятельствах – поместиться человек десять. Голое
струганое дерево, ничего похожего на постели. Однако... Даже в вытрезвителе,
судя по рассказам квартировавших там, дают простынку. И больше никакой мебели,
вообще ничего, кроме лохани у входа, прикрытой деревянной крышкой. Легкий
запашок, пробивавшийся изнутри, недвусмысленно свидетельствовал о ее
назначении. Гауптвахта, где Мазуру довелось несколько раз бывать в курсантские
времена, была чуточку более комфортабельной. Разве что погрязнее – здесь-то
была чистота. Возможно, из-за того, что мусорить было просто нечем – не видно
никаких личных вещей, никаких кружек-ложек. Ничего. Нары, параша и четверо
босоногих людей на нарах. Трое мужчин. Один лысоватый, лет сорока, с объемистым
брюшком, нависавшим над камуфляжными штанами – больше на нем ничего не было.
Второй примерно его ровесник, но сложен поспортивнее, в рваных на колене
джинсах и белой футболке. Третий, лет тридцати, в синем с белым адидасовском
костюме – и рядом с ним женщина чуть помоложе, черноволосая, симпатичная, в
таком же костюме.
Все четверо смотрели на новоприбывших, и Мазуру их глаза
чрезвычайно не понравились: чересчур уж затравленные и
п у г а н ы е взгляды, словно у бродячих собак,
ежеминутно ожидающих пинка или камня. Он так и стоял посреди камеры, подыскивая
слова и гадая, каким должен быть первый вопрос. Ольга тихонько примостилась
рядом.
За его спиной стукнуло окошечко, раздался равнодушный бас
караульного:
– Дневальный, зачитай новым распорядок.
Лысоватый толстяк живо скатился с нар, подбежал к Мазуру,
остановился перед ним и, вытянув руки по швам, громко и внятно стал
декламировать:
– Объясняю распорядок: в горнице четверо животных обоего
пола, с вами – шесть. Друг с другом иначе, чем шепотом, разговаривать
запрещается. Ходить по горнице, иначе как за получением пищи и посещением
параши, запрещается. При посещении параши необходимо испросить разрешения у
дневального в следующей форме: «Животное дневальный, разрешите посетить вашу
парашу» и воспользоваться оною не раньше, чем получив от дневального разрешение
уставной формы: «Животное гость, разрешаю посетить мою парашу». После
отправления потребностей необходимо, встав лицом к параше и приняв стойку
«смирно», поблагодарить ее в следующей форме: «Спасибо, госпожа параша, за ваши
ценные услуги». В ночное время животные женского пола не вправе отказывать
животным мужского пола в сексуальных услугах любого вида. После приема пищи
необходимо вылизать миску языком до необходимого блеска. На вопросы господина
караульного отвечать кратко, стоя навытяжку, с непременным добавлением в конце
каждой фразы: «Господин караульный». За провинности назначаются замечания.
После двух замечаний – пять ударов кнутом, после трех замечаний – карцер, после
пяти – выставление «на гнус». Объяснения закончены, живо на нары!
И первым запрыгнул на прежнее место. На груди и плечах у
него красовались синие татуировки самого блатного вида – но Мазуру в них
почудилось нечто
н е п р а в и л ь н о е.
То ли чересчур свежие, то ли чересчур много.
Выслушав всю эту фантасмагорию, Мазур в задумчивости постоял
посреди камеры. Повернулся к Ольге, кивнул на нары:
– Полезли, что ли?
Толстяк сорвался с нар, подлетел к двери и заколотил в
окошечко. Оно открылось:
– Ну, чего?
– Новым животным – по замечанию, господин караульный!
– Ладно, брысь, – снисходительно ответили снаружи, и
окошко захлопнулось.
Толстяк в молниеносном темпе, задыхаясь и потея, вернулся на
место. Мазур нехорошо покосился на него, дневальный тихонько отполз подальше.
Остальные даже не смотрели на них, равнодушно лежа, уставясь в потолок, и эта
их тупая покорность коров на пастбище Мазуру не нравилась сильнее всего.
Впрочем, при проверке, жесткой обработке бывало всякое. Он по-прежнему цеплялся
за эту версию – потому что, отказавшись от нее, пришлось бы строить вовсе уж
жуткие допущения, абсолютно нечеловеческие. А этих допущений он подсознательно
боялся – и вовсе не из-за себя. Самое скверное, что здесь была Ольга. Окажись
он один, уверься он, что имеет дело вовсе не с родной спецслужбой, – давно
бы уже впереди его все разбегалось, а позади все пылало и рыдало...
Итак, проверка. Но за что тут дают медали, а за что мигом
начисляют штрафные очки, за какое именно поведение? Иначе, как методом проб и
ошибок, не вычислишь. Пять ударов кнутом, в принципе, штука нестрашная...
Тесно прижавшись, Ольга прошептала ему на ухо:
– Что за бредятина? Посмотри, у них глаза какие... Так твои
проверки и выглядят?
– Сиди пока и не рыпайся, – еще более тихим шепотом
ответил Мазур. – Информации мало, малыш.
– Рукам неудобно...
– Это они давят на психику – для начала... Подожди, еще
подергаемся. Курить хочешь?
– Ага...
Ни его, ни Ольгу не обыскивали – и в кармане тренировочных
шаровар у Мазура лежала почти полная пачка «Опала» и почти полная одноразовая
зажигалка. Он легко вытащил и то, и другое скованными руками. Потом пришлось
потруднее, но он все же довольно быстро вытащил сигарету, сунул в рот Ольге,
наклонившейся к его рукам, косясь через плечо, щелкнул зажигалкой. Сам подобрал
губами с нар вытряхнутую из пачки сигарету, прикурил от Ольгиной. После
нескольких затяжек жизнь показалась веселее.
Парочка в адидасовских костюмах и белобрысый в джинсах,
видимо, оказались некурящими, не проявили никакого интереса – зато толстяк
уставился молящим взглядом. Мазур был на него зол за неприкрытый стук
караульному и потому притворился, будто ничего не замечает. Потом ему вдруг
пришло в голову, что таким поведением он уподобляется нежданным сокамерникам, и
он, захватив пальцами ноги сигарету, кинул ее толстому, потом придвинул
зажигалку. Толстый с наслаждением принялся смаковать дымок. Мазур тем временем
оглядывал остальных. Самым спокойным казался белобрысый мужик в рваных джинсах.
Пройдя к нему по нарам, Мазур опустился на колени и прошептал в ухо:
– Что тут за дела?
– Хреновые дела, браток, – ответил тот, инстинктивно
оглянувшись на дневального.
– А конкретно? Что за зиндан?
– Чего?
– Что за тюрьма?
– Да кто ее поймет...
– Давно тут?
– Неделю. Эти уже здесь сидели.
– Ну, и что хотят?
– Не пойму. Ничего они не хотят. Сидим тут, как жопа в
гостях. Поехал шишковать, называется...
– Кто тебя взял?
– Военные. С вертолетом.
– Так-таки ничего и не требуют?
Белобрысый молча мотнул головой.
– На шутку не похоже?
