– Устал, болезный? – зевнув, бросил главарь. – Я бы
с тобой еще поиграл в психологические этюды за все твои фокусы, да времени
жалко, пора... – Он вынул нож, протянул руку над полом, держа за кончик
рукоятки двумя пальцами, отпустил. Клинок глухо стукнул, вонзившись в
пол. – Полежишь еще, не сдохнешь. Девочка притомилась, сам понимаешь,
отдохнет и придет. Там какие-то шмотки валяются, можете взять на бедность – и
чтобы духу вашего здесь не было, я вам не нянька. Если запоретесь – в глаза вас
не видел, так по телефончику из Европ и отвечу... – Он полез в карман,
вытащил несколько зеленых бумажек и, не глядя, кинул на стол. –
Персональная премия Катюше, заслужила. Приятную ляльку ты себе урвал, обормот.
Ну, пока. Чтоб нам больше в жизни не увидеться.
Встал и, не обернувшись, вышел. Вскоре на улице мягко заворчал
мотор, машина отъехала. Мазур выдохнул сквозь стиснутые зубы, невероятно ярко
представив, как вонзается в живот блестящее лезвие, медленно ползет вверх, и в
разрез вываливаются исходящие парком скользкие кишки. И тут же глухо взвыл,
понимая, насколько далеки от реальности мечты.
Сколько времени прошло, он не знал. Вошла Ольга, слегка
пошатываясь, с распущенными волосами, еще непросохшими толком, халатик лип к
влажному телу, пояс завязан кое-как. Подошла и неуклюже опустилась рядом на
пол, уставилась на него с непонятным выражением, разбросав полы халатика,
опершись рукой на темный паркет. Она определенно была пьяна, шея и грудь – в
светло-багровых отпечатках зубов, чужой мужской запах еще пробивается сквозь
аромат чисто вымытого тела и незнакомых духов.
– А молодец я? – спросила она, криво
усмехнувшись. – Выкупила... Как-кая артистка во мне погибла...
– Развяжи, – глухо сказал Мазур. – Вон там нож
торчит...
Она, пошатнувшись, встала и пошла за ножом. Долго возилась,
довольно громко ругаясь словами, каких Мазур от нее прежде не слыхивал. Наконец
справилась. Все тело у него затекло, стало деревянным, и он еще долго лежал,
разгоняя кровь по жилочкам, заученными движениями разминая мускулы, осторожно
шевеля конечностями. Встал. Все тело зудело от ползущих под кожей мурашек.
Ольга, усевшись на мягкий пестрый диван, отхлебнула прямо из
горлышка, утерев подбородок запястьем, протянула ему бутылку с незнакомой
этикеткой:
– Глотнешь?
Он взял бутылку и швырнул в камин. Усердно пытаясь загнать
вглубь все эмоции и чувства – которых к тому же не мог четко распознать, столь
дикая была смесь, – сказал негромко:
– Надо уходить.
За окнами и в самом деле занимался рассвет.
– Да погоди ты! – неожиданно зло встрепенулась
Ольга. – Дай посидеть спокойно, оклематься, все ведь болит, во все дырки
драли, козлы поганые! Знаешь, что такое «вертолет»? А «моргунчик»? А меня вот
научили... Отвернись ты, убери харю! Дай полежать...
Мазур неуклюже отвернулся к камину, сел в жесткое деревянное
кресло и тупо смотрел на черный пепел, из которого торчали осколки бутылки,
отбитое фигурное горлышко. Украдкой покосился через плечо: Ольга лежала вниз
лицом, непохоже, чтобы плакала, только плечи слегка вздрагивали.
В душе у Мазура причудливо смешались теплая благодарность и
злость на Ольгу – он все прекрасно понимал, он любил ее, но внутри бушевало
что-то настолько первобытное, черное, что в этот миг хотелось ее убить за то,
что побывала чужой. Возможно, она чувствовала то же самое, когда посылала его к
Вике...
Он смотрел в камин. Не сразу понял, что за ассоциация
всплыла, – потому что давно приучил себя забыть о ней...
Девять лет назад, чертовски далеко отсюда, три аквалангиста
бесшумно всплыли у безлюдного ночного берега, буксируя за собой объемистые,
тяжелые мешки. Вопреки их обычной практике берег был абсолютно мирным, там
никто не воевал, не стрелял и не собирался в обозримом будущем стрелять –
пастораль... По здешним стандартам места были глухие и отдаленные, не
обремененные асфальтовыми дорогами и спутниковыми антеннами. Единственным
строением был как раз коттедж, куда они бесшумно двинулись, вскинув мешки на
плечо, включив приборы ночного видения.
Они управились за семнадцать минут. Всего лишь заменили
половину лежащих у камина аккуратных полешек на принесенные с собой,
неотличимые на вид – вполне вероятно, кто-то как раз и получил ордена за
обеспечение этой неотличимости. Мазур и его ребята получили свои через две
недели – и, хотя им не сказали при этом ни единого слова, все трое понимали:
сработало.
Конечно, они так никогда и не узнали, один ли нагрянул в
свой загородный коттедж неизвестный им по имени хозяин, с любовницей или с
приятелями. Не узнали, на кого именно ставили капкан, на хозяина или кого-то из
гостей. Известно им было одно:
н е о т л и ч и м ы е
поленья, стоило им разгореться, моментально выделили такое количество
нервно-паралитического яда по имени фосген, что хватило на весь дом...
Так вот, камин в том благополучном коттедже чертовски
походил на тот, возле которого сидел сейчас Мазур, не зная, как ему жить дальше
с п р о и с ш е д ш и м. Если
подумать, ничего удивительного: козел в золотых очках мог дать мастеру для
образца красивый импортный журнальчик, тот самый, который приглянулся и
покойному хозяину т о г о коттеджа...
Он невольно поежился: столько веков талдычат про судьбу, рок,
Фатум и законы возмездия, вполне может оказаться... «Но я же не верю! –
воззвал он про себя неизвестно к кому. – Не верю, если серьезно, ни в
Бога, ни в черта, ни в рок! Почему же оно получило право меня достать?!» Встал,
неуверенно подошел к Ольге. Бесшумно присел рядом, коснулся ее плеча кончиками
пальцев, погладил по голове. Она тяжко, прерывисто вздохнула, подняла голову.
Глаза были сухие, огромные, совершенно трезвые.
– Знаешь, что самое поганое? – спросила она
тихо. – Нравилось мне, чуть ли не на всем протяжении, сто раз
кончала... – и вновь уронила голову.
– Забудь, – сказал Мазур как мог мягче, погладил по
плечу, секунду поборовшись с неодолимым желанием сомкнуть пальцы на изящной
шее, покрытой пятнами засосов. – Представь, что мы оба заснули недели на
две, дикий сон видели...
Он еще долго сидел, гладя ее по волосам, а она лежала, как
мертвая, и в голове по какой-то вовсе уж неведомой ассоциации звучал гитарный
перебор, хрипловатый голос Ирки-философички, той самой бессовестно красивой
интеллектуалочки, объяснившей им, что они – экзистенциалисты:
Или это мы летим неистово,
или это нас волна несет.
Так порою отплывают пристани,
а стоит идущий пароход...
Тогда он верил, что Ирка писала стихи сама, лишь несколько
лет спустя случайно узнал, что она их слизывала из старых эмигрантских
журналов...
Глава 5
Тяжело в деревне без нагана...
По тайге они шли часа два. Сущие пустяки по сравнению с тем,
что пришлось вынести, – прогулка вокруг песочницы...
