– Резонно, – подумав, сказал Мазур. – Мои знают,
что нет у меня другой цели, кроме Шантарска. С твоими, уверен, не так
определенно?
– В точку. И все равно, не стали бы валить меня в поезде.
Непременно ж надо со мной вдумчиво потолковать в тихом уголочке, выяснить, что
к чему и почем, кто навел, кто помогал, да не собирался ли с кем делиться... В
таких делах тебя без долгого допроса на тот свет ни за что не отправят. Ты
через часок сходи к бригадиру и стучи своим, пусть встретят...
– Ага, – сказал Мазур, бессмысленно глядя на мелькающие
за окном кучки деревьев, неотличимые друг от друга. – Что, установим
что-то типа дежурства?
– Да покурить надо выходить почаще, и все сложности. Там в
двух первых купешках едут какие-то суетливые мальчики, но они давненько едут, я
краем уха слышал, как болтали про столичный эскорт, налоги и тарифы –
бизнесмены, мля... Кроме нас, никто больше в эту роскошь не садился. А дверь на
площадку девка наверняка на ключ замкнула – не любят они, когда через
богатые вагончики народ из третьего класса шарашится, еще пропадет чего из
купе, расплачивайся потом... – Он помолчал, швырнул окурок в полированную
шикарную урночку. – Полковник, дельный совет хочешь?
– Ну?
– У тебя там что, с твоей кошкой какие-то сложности?
– Да что-то вроде, – сказал Мазур нехотя.
– Я тебе в душу не лезу, а совет дам. Сейчас хватанем по сто
грамм, я Надьку уведу в нашу крытку, а ты положи свою на диванчик и отжарь ее
как следует, до полного «не могу». Точно тебе говорю, полегчает, и перестанет
она на тебя таращиться, как суровый прокурор. Самый верный метод. Сам бы мог
догадаться, на пионера не тянешь годами...
– Учту, – сказал Мазур, глядя в окно.
– Да ты не лезь в бутылку, я тебе добра желаю. С тех пор,
как ты в долю войти не захотел, у меня сердчишко все еще чуток не на месте, все
думаю, что бы для тебя приятного заделать. – Он помолчал и признался: – Не
понимаю я тебя, обормота. Столько стекляшек... А тех, кого не понимаешь, нужно
или обходить десятой дорогой, или уважать. Простая арифметика, жизнью
проверенная. Жизнь, она, знаешь ли, заставляет человека рисовать с ходу – и
сразу отводить ему местечко в твоих будущих планах... А отсюда и отношение. Ну
что, пошли?
В купе он быстренько свернул пробку на бутылке виски –
надо понимать, из его старых запасов, Мазур не видел, чтобы он покупал спиртное
на вокзале, – налил в стаканы на два пальца. С треском вспорол прозрачную
целлофановую обертку конфетной коробки, быстренько испластал ножом кусок
колбасы – проворно, ловко, словно подогреваемый внутренним огнем. Теперь только
Мазур во всей красе осознал, что такое золотая лихорадка, – и лет пятьсот
назад, должно быть, так выглядело, в точности, так же горели глаза и рвался из
глотки ликующий вопль. Как ни странно, он чувствовал, что прекрасно понимает
Креста, – оба были д р е в н и е,
изначальные, только один служил империи даже после ее падения, а другой
хладнокровно клал себе подобных ради кристаллического углерода, по молчаливому
сговору черт-те сколько лет назад провозглашенному драгоценностью номер один. А
потомки все равно не спросят потом, даже не поинтересуются, почему пошел ко дну
крейсер на рейде и какой путь проделали сверкающие бриллиантики, прежде чем
бросить якорь в витрине...
– Ну, за удачу? – Крест первым поднял стакан и вытянул
содержимое медленно, жмурясь.
Выпили. Ольга задумчиво повертела в руке стакан с видом
отсутствующим и грустным, усмехнулась:
– Мы звери, господа, история нас осудит...
– Знакомое что-то... – осклабился Крест.
– Это из кино, – пояснила Надя.
– А... В молоко, Катя. Истории до нас дела нет, жутко
занятая дама и любит грандиозности, а звери... В общем, лучше быть зверем, чем
дерьмом. Право слово. А поскольку дерьма среди присутствующих я что-то не
наблюдаю, все неплохо, дела идут и жизнь продолжается... – Он поднялся,
положил руку Наде на плечо: – Пошли, боевая подруга, помещение обживать,
ребятам поговорить охота... Выпить-закусить еще осталось, это – им...
Прихватил два пустых стакана, легонько шлепнул Надю пониже
талии, тесня к двери, обернулся и подмигнул Мазуру:
– Места тут тихие, чужие не ходят...
– О чем это ты со мной говорить собрался? – равнодушно
поинтересовалась Ольга, когда дверь задвинулась.
– О жизни, конечно, – пожал он плечами, налив себе еще
на палец.
– О жизни? – она, повернувшись к Мазуру безукоризненным
профилем, смотрела в окно на голые желтые поля. – Бог ты мой, я о жизни и
думать боюсь. Ведь не забудешь никогда...
«Забудешь, – подумал Мазур. – Быстрее, чем тебе
кажется. Ну, не начисто – п о ч т и начисто. Психология –
наука точная, алгебре не уступит. А она на многочисленных примерах показывает,
что человек, к счастью, способен быстро и надежно забывать почти все страшное,
случившееся с ним. Даже в самых обычных, ни в одной букве не засекреченных
работах можно прочесть про жертвы кораблекрушений, которые уже через пару лет
выкидывали память о случившемся из сознания, забывали так искренне, что когда
им потом напоминали о пережитом, искренне удивлялись, подозревали врача в
каком-то дурацком розыгрыше, твердили, что никогда с ними ничего подобного не
случалось, путают их с кем-то... Забудешь. Это мне не удастся – меня специально
учили ничего не забывать...»
– Что ты на меня так смотришь? – спросила она,
по-прежнему не поворачивая головы, закинув ногу на ногу, задумчиво подперев подбородок
кулачком.
– Встань, – сказал Мазур, помимо воли ощущая прежнее
желание, поднимавшееся из темной глубины.
Она подняла бровь, но встала, передернула плечами:
– Ну и?
– Колготки сними, – сказал он хрипло, глядя ей в глаза.
Со знакомой легкой гримаской, означавшей, что она чего-то
недопонимает, Ольга стянула колготки, кинула на диван, поинтересовалась:
– Продолжать?
Он кивнул. Положив туда же трусики, она, судя по
взметнувшимся бровям, собиралась отпустить какую-то ехидную реплику, но Мазур,
без труда повалив ее на диван, уже навалился, ища губы, преодолевая слабое
сопротивление. В обрамлении темных с рыжинкой волос ее лицо казалось
незнакомым, но все таким же влекущим.
Мазур овладел ею грубо, как никогда прежде. Она коротко
простонала и замерла, а он уже не мог остановиться, охваченный непонятным
чувством – смесью желания с яростью, – властно и неспешно проникая глубже.
Очень быстро яростная возня сменилась размеренным ритмом. Ольга отвечала,
прижав обеими руками его голову к своей мокрой щеке, и в этом шальном безумии
уносилось прошлое, как сухой лист по ветру, – если только оно было
когда-нибудь, прошлое... Колеса постукивали под ними, словно стирая из памяти с
каждым ударом все черное и печальное.
Изрядно времени прошло, прежде чем они смогли оторваться
друг от друга, – но еще долго сидели в обнимку на нешироком мягком диване,
глядя на желтые поля и лес на горизонте, смахивающий на комки тугой зеленой
ваты. Ольга уже не плакала, а минутой позже Мазур убедился, что жизнь и в самом
деле перешла в д р у г у ю плоскость: любимая жена
пошевелилась и жалобно сообщила:
